Художники - стр. 8

Я ненавидела журналистику. И поняла это только к началу третьего курса. Тогда же, через неделю, меня чуть не сшибла служба доставки, и Хаз спас меня из-под колес. Я попала в училище, где учат искусству, и с трепетом в сердце поняла, что мой мир, который я так долго засовывала вглубь, разросся как, если сказать метафорично, – японская розовая вишня.

Парню захотелось погулять. И я вызвалась с ним.

– Скажи все же, а как тебя зовут?

– Я не хочу тебе ничего говорить.

– Дай угадаю. Слава?

Он посмотрел на меня недоуменно.

– Будешь гадать? Еще по своему имени меряешь!

– Савой меня зовут только в училище. Здесь я Марина.

– «Здесь». Ты даже дом называешь «здесь». Настолько же тебе проела мозги вся эта литературщина.

Я даже обиженно отстала, но потом догнала его, прежде чем он минул дверь с домофоном.

На улице накрапывал дождь. Такая противная погода стояла уже дня с два – не морось, не снег – лужи залезают в ботинки, боишься вляпаться в какую-нибудь хрень. Видом служили оттаивающие мартовские собаки.

Я семенила рядом, придумывая заковыристые имена, пока не поняла, что он направляется к метро.

– Тебе зачем-то в метрополитен?

– Ты про эту станцию с огромной «м»?

– Ну да.

– Туда мне тоже надо. Если ты не можешь придумать, как я отсюда уйду, сам найду способ.

– Ты знаешь, как это работает?

– Порталы везде универсальны. А обычнее портала твоего училища я еще ничего в жизни не видел. Значит, и здесь есть такой.

Я покивала. Какой умный.

Имена что-то никак не приходили в голову. Бред один.

– Может, ты Виталий?

– Нет.

– Тогда Сережа?

– Нет.

– Маргарин?

– Ты называешь меня маслом?

– Ну, когда у меня заканчивается фантазия, я обычно первым делом перебираю еду.

Он резко остановился.

– Перестань меня называть всякой мутью, – он насупился. – Ладно. Зови Олегом.

– Тебя правда зовут Олег?

– Ты же все знаешь! – скептически покосился он.

– Ну, я не могу знать все детали. Обычно я исследую мир по мере написания.

– Как это?

– Только когда пишу, это становится правдой.

Он снова посмотрел на меня.

– Записываешь – и правда?

– Ну да, – я припомнила. – Когда в училище попала, меня сначала к картинщикам засунули, так я там такого напридумывала… Кубизма. А когда записала, что я хотела нарисовать, то это сразу ожило. Правда, тоже, кубически.

– И ты мне об этом не говорила, – хмыкнул он.

Я удивилась.

– Ты не спрашивал.

– Спрашивал я или не спрашивал, – мы подходили ко входу в метро, – если меня выбросило рядом с такой, как ты, то будь уверена: тебя скоро придут убить.

Я резко остановилась. Он обернулся.

– Чего меня? – вылупила я глаза.

– Убить, – сказал он с потрясающим равнодушием. – Чтоб такое могущество пропало на добрые дела?

Я фыркнула.

– Я не могущественна.

– Ну, это пока. А вот научишься творить, как велит воображение, еще меня сумеешь доставить по адресу, – его голос понизился до шепота, – тогда за тобой и придут.

Я скосила глаза влево на темное пятно, появившиеся из гранитного покрытия перил метро-входа. А в следующую секунду оно кинулось на меня.

Люди в городах потрясающе безразличны. Этому учит их сама природа мегаполисов. И когда на нас напала эта тварь, никто не обернулся на мой крик, как будто так и было нужно.

Крыса. Огромная, черная, с серыми бусинами глаз и серебряными нитями в шерсти. А когда я закончила выдумывать ее покрову новые эпитеты, она клацнула зубами в двадцати сантиметрах от моей шеи. Потом ее пронзил кинжал.