Хрустальная гробница Богини - стр. 7
– Нет! Мы не можем тратить драгоценное время на всякую ерунду! Тебе двадцать один, это очень много. Некоторые в этом возрасте уже заканчивают. А ты начинаешь, у нас каждый день на счету! – Он кинул ей ручку. – Пиши, ты не пожалеешь! Завтра у тебя начнется новая жизнь!
Она накорябала (руки безбожно тряслись) заявление об уходе, обалдевшая Маргарита его тут же подписала. И Веля ушла из магазина, чтобы никогда туда не возвратиться.
На следующий день новая жизнь действительно началась. Причем с еще одной Велиной подписи – на контракте, согласно которому Иннокентий Сидорович Станков становился ее продюсером.
– Я тиран и деспот, – сразу предупредил он. – Я буду контролировать каждый твой шаг, но знай, что это только для твоего блага. У нас общая цель – сделать тебя БОГИНЕЙ, а для этого надо много работать и слушать дядю Кешу.
Она была согласна и на то и на другое, уж очень хотелось стать БОГИНЕЙ.
Съемки для «Чанга» начались через неделю. Прошли они без особых проблем, так как Кеша в студию не допустил ни единого человека (даже свет выставлял сам), парикмахеры и стилисты готовили модель в отдельной комнате, на съемочную площадку им вход был заказан. Делалось это не только для того, чтобы лишний раз не нервировать Эву, но и по другой причине – Кеша боялся, как бы посторонние не заметили ее неопытности. Он раззвонил всем о том, что Эва два года проработала в Бразилии, имела там огромный успех, а в Россию приехала лишь из любви к нему, Иннокентию Станкову, и фирме «Чанг».
На самом же деле Кешу раздражала неопытность модели. Он то и дело покрикивал на нее, обзывал «коровой», а иногда бросался к ней, дабы поставить ее так, как ему хотелось и как она сама встать не могла.
– Запоминай все, что тебе говорю, – твердил он, щелкая фотоаппаратом. – Запиши, если память дырявая, и выучи, как Талмуд…
– Как я запишу, если я позирую?
– Сделай это после съемки… Возьми тетрадочку, ручечку с двумя пастами, одной будешь писать, другой подчеркивать… И не сиди так! – кричал он, забыв о спокойном учительском тоне. – У тебя нулевой, а ты еще сутулишься! Грудь вперед, и сожми немножко ее предплечьями, чтоб ложбинка появилась… Вот так! А лицо запрокинь. Помни, с таким носом, как у тебя, нельзя опускать подбородок! Вспомни фотографии Марлен Дитрих. Или Плисецкой. Эти женщины знали, как повернуться к камере, чтобы их носы казались греческими…
Эва послушно запрокидывала лицо, распрямляла спину, сжимала груди, но Кеша все не отставал:
– Не улыбаться! Рот приоткрыть, чтобы зубы поблескивали, и все! Когда ты лыбишься, у тебя кончик носа опускается, как у курицы, неужели ты этого не замечала? Стоп! Вот так замри! – Он истово жал на кнопку. – Отлично! Просто здорово! Когда ты злишься, ты становишься похожей на кошку! Я запомню это. Запомни и ты!
И она запоминала. Каждое Кешино слово, каждый поворот своей головы, каждую мысль, проносящуюся в ней, – оказывается, мысли тоже играют свою роль.
Получив первый гонорар от «Чанга», Кеша снял квартиру в центре. Состояла она из трех комнат: гигантского зала-студии и двух маленьких спален. В одной поселилась Эва, в другой Кеша, чтобы контролировать каждый шаг своей подопечной.
Второй заказ на фотографии Эвы Кеша (согласно контракту только он имел право снимать ее) получил через месяц. Третий спустя неделю. Четвертый сразу же за третьим… Пятый был поистине фантастическим: портрет для обложки модного женского журнала; шестой неожиданным: фотосессия на промышленной свалке для мужского журнала; седьмой победоносным: «Чанг» поручил Эве рекламировать сумки и перчатки. Таким было начало, продолжение оказалось еще более триумфальным.