Хроники сыска (сборник) - стр. 28
– Васька, брось, ведь взаправду зарубит.
Троица принялась опять вполголоса совещаться.
– Я полицейский офицер, – воспользовался передышкой Павел Афанасьевич. – И дворника, и вашего товарища стрельнул вон тот, который хрипит. Я гнал его и достал саблей. Но он нужен мне живой! Ему и вашему Мишке – обоим срочно требуется доктор. А вы только время транжирите, рвань питерская! Ну-ка, быстро: один за доктором, другой за городовым!
Артельщики слушали его с видимым напряжением, но мало что понимали. И тут наконец раздался топот, и во двор вбежал солдат с винтовкой – подчасок от Военного министерства. Увидев происходящее, он немедленно закрыл собой офицера, взял винтовку «на руку» и навел ее на мазуриков.
– Значитца, тот убил. Не энтот, – задумчиво сказал обладатель гармошки, после чего не спеша вынул из сапога нож и пошел к Рубочкину. Тот, замотав шею обрывком рубахи, держался из последних сил. Увидев приближающегося к нему диопсода[22] со зверской физиономией, Рубочкин только зажмурился.
– Назад! – рявкнул Благово так, что у самого в ушах зазвенело, и ударил гармониста саблей плашмя по затылку. Одновременно с этим солдат выстрелил на воздух. Тесный двор заволокло дымом, замелькали какие-то тени. Когда дым рассеялся, способные передвигаться убежали; остались лишь сыщик с подчаском, убитый дворник и трое раненых. Вскоре примчались долгожданные городовые, появилась карета с доктором, собралась толпа зевак. Коллежский асессор показал старшему свой билет с фотопортретом и отправился с ним к градоначальнику – давать объяснения по поводу происшедшего. От Трепова сыщик вернулся в Военное министерство и рассказал Кунцевичу, что призошло. Скрипнув зубами, тот пошел докладывать Милютину.
Через час в кабинете последнего стоял навытяжку генерал-майор Кострубо-Карицкий. Лицо его было покрыто красными пятнами, холеные усы подрагивали. Благово, переодетый в партикулярное платье, сидел в кресле; разгневанный Милютин мерил шагами кабинет.
– Полковник Кунцевич передал вам от моего имени не соваться в историю с сумским гусаром князем Порюсом?
– Точно так, ваше высокопревосходительство!
– Почему же вы не выполнили точно обозначенного моего распоряжения?
– Виноват, ваше высокопревосходительство! Понятие о чести офицера… побудили меня, так сказать… высказать свое отношение. Я человек чести!
– Вы отказываете в понимании чести коллежскому асессору Благово? Который ведет свой род, если не ошибаюсь, с четырнадцатого века…
– Этот господин обозвал меня идиотом!
– Он как нельзя более прав, генерал. Честь офицера… Вы знаете, что наделали вашим длинным языком? Поставлена под угрозу операция по защите наших конно-мобилизационных планов. Господин Благово чудом не погиб – он контужен произведенным в упор выстрелом. Имеются жертвы среди обывателей. И все это потому, что вам захотелось посудачить на тему офицерской чести?
Кострубо-Карицкий молчал. Министр повернулся к Благово:
– Имеете что сказать, Павел Афанасьевич?
– Да, Дмитрий Алексеевич.
Сыщик устало поднялся, потер не заживающее плечо, подошел к генералу. Поглядел ему в глаза, как огнем прожег.
– Глупость и дешевый апломб, проявленный вами, в обычное время являлись бы вашим частным делом. Жаль только ваших подчиненных… Но сейчас не то. Из-за вашей фанаберии, генерал, погиб человек. Так, обычный дворник. Но ведь тоже Божья душа. Честно исполнял свой долг и был застрелен преступником наповал. Остались двое детей – теперь они сироты. Из-за вас. Другой случайный прохожий сделался навсегда калекой. Тоже из-за вас. И еще мой подчиненный, губернский секретарь Титус. Он теперь в заложниках у преступников, которых я ловлю. Его жизнь под угрозой. И я не знаю, как его спасти… И это тоже из-за вас. Будьте вы прокляты! Если с Титусом что-нибудь случится, я сделаю все, чтобы вас отдали под суд.