Хроники спекулянта. В поисках утраченного антиквариата - стр. 11

Через несколько лет я случайно услышал любопытный рассказ нашего лагерного врача Бетти Соломоновны.

Мы были в гостях у Ханиных, и она хохоча рассказывала моей матери: «Однажды ночью стучит мне кто-то в окно. Смотрю – пионервожатый Олег Зубаков в одних трусах.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Маше плохо. Она без сознания. Скорее бежим к ней, – шепчет Олег.

Одеваюсь и бегу за Олегом. Прибегаем к фургону, где хранились чемоданы пионеров. Заходим, а там лежит в обмороке голая посудомойка Маша с раздвинутыми ногами. Ты представляешь себе? Довёл девушку в любовном процессе до бессознательного состояния. Конечно, никто не пострадал, но каков мужик? Ты о таких случаях слышала?»

Олег Зубаков в то время был мастером спорта по тяжёлой атлетике в полутяжёлом весе до девяноста килограммов. Кто-то из вожатых нашего лагеря тоже занимался штангой. Тогда это был модный вид спорта. У нашего корпуса всегда находился сколоченный из досок помост для занятий штангой. Олег учил нас технике всех трёх движений: рывка, толчка и жима. Рывок – самое технически сложное движение. А жим в 1972 году был исключён из соревнований по поднятию штанги. Мы – мальчишки – тренировались с голым двадцатикилограммовым грифом. Учил нас Олег и приёмам рукопашного боя.

Олег был красавцем-мужчиной атлетического сложения, с крупными чертами лица и невероятно заразительным смехом. Сказать, что мы – мальчишки – любили нашего пионервожатого Олега Зубакова, – это ничего не сказать. Мы его просто боготворили. Он был для нас абсолютным примером для подражания. Сильный, открытый и добрый.

Через много лет я узнал, сколько статей уголовного кодекса нарушал мой любимый пионервожатый, воспитывая нас «настоящими мужчинами» в его представлении. Но тёплое чувство благодарности к этому парню осталось со мной навсегда. Он учил нас любить свободу и независимость, он искренне хотел, чтобы мы выросли смелыми, честными и добрыми. Более того, он учил нас любить нашу советскую Родину. Мы и любили.

Азбука моего детства и отрочества предлагала выбор: или законопослушная жизнь моего детского сада со стукачеством и пресмыкательством, или асоциальная, но свободная и независимая жизнь моего пионерлагеря. Правда, это я понял только в зрелом возрасте.

Моего дядю – родного брата матери – звали Израиль Исаакович Перлич. Слыша такое имя, ни у кого не оставалось сомнений в национальности его обладателя. Дядя был военврач. Я его помню подполковником. Ему повезло – он в 1940 году попал на Дальневосточный фронт. Там и служил мой дядя Изя всю войну.

К 1941 году там находилась Советская армия в пятьсот тысяч человек, а в 1945 году – 1,7 миллиона. Под конец войны Дальневосточный фронт состоял из пятнадцати армий, пяти тысяч танков, пяти тысяч самолётов и Тихоокеанского флота.

Численность войск противника превышала один миллион человек. На границе с СССР и МНР у японцев было семнадцать укреплённых районов общей протяжённостью свыше восьмисот километров.

Советско-японская война длилась почти месяц: с 8 августа по 3 сентября 1945 года. Вооружённые силы СССР потеряли в войне с Японией убитыми, ранеными и пропавшими без вести тридцать шесть с половиной тысяч человек.

Так что у моего дяди работы было предостаточно, а получив такой опыт, он, конечно, превратился в универсального врача экстра-класса.