Хроники Нетесаного трона. Клинки императора - стр. 4

Он подошел ближе, изо всех сил надеясь, что козу не угораздило покалечиться слишком сильно. Монахи хин были не богаты, козьи стада служили им источником молока и мяса. Если Каден вернется с раненым животным или еще хуже – с мертвой тушей, его ждет суровое наказание от умиала.

– Ты это брось, старина, – повторил Каден, осторожно взбираясь по расщелине. Судя по всему, коза застряла, но если она все же могла бегать, ему вовсе не хотелось снова гоняться за ней по всем Костистым горам. – Внизу пастбища лучше. Сейчас вместе спустимся…

Вечерние тени скрывали кровь до тех пор, пока он едва не наступил в нее. Она разлилась широкой, темной, неподвижной лужей. Животное было растерзано: на бедре зияла глубокая рана, идущая дальше к животу, через мышцы вглубь ко внутренностям. На глазах у Кадена из раны вытекли последние капли крови. Превращая мягкий пух на подбрюшье в намокшую волокнистую массу, они стекали вниз по одеревенелым ногам, словно моча.

– Шаэль побери! – выругался он, огибая заклинивший в ущелье валун. В том, что скалистый лев задрал козу, не было ничего необычного, однако теперь ему придется тащить тушу обратно в монастырь на своих плечах. – Нужно было тебе убегать! Не могла ты…

Он не договорил, чувствуя, как выпрямилась и жестко напряглась спина: ему наконец удалось как следует рассмотреть животное. По коже ослепительной холодной вспышкой прошел страх. Каден перевел дыхание, затем заставил себя успокоиться. Хинское обучение мало на что годилось, но усмирять свои эмоции он за восемь лет научился. Страх, зависть, гнев, удовлетворение – он по-прежнему их ощущал, но они не проникали так глубоко, как прежде. Сейчас, однако, даже находясь в крепости собственного спокойствия, он не мог оторвать взгляд от того, что увидел.

Тварь, выпотрошившая козу – Каден тщетно пытался представить, что это могло быть, – на этом не остановилась. Голова животного была сорвана с плеч, крепкие сухожилия и мышцы разодраны несколькими резкими сильными ударами, так что из туши остался торчать лишь обрубок шеи. Скалистый лев мог задрать отбившегося от стада слабака, но не так. Эти раны были слишком жестокими, даже ненужными, им не хватало будничной экономичности тех убийств, которые Кадену доводилось видеть в горах. Несчастную козу не просто задрали – ее разорвали на части.

Каден бросил взгляд вокруг, ища недостающую часть туши. Камни и ветки, смытые первыми весенними паводками, забили узкую горловину расселины, образовав заплетенный травами и подбитый илом матрас, из которого торчали выбеленные солнцем деревянные цепкие скелетики-пальцы. В расселине скопилось столько мусора, что голову удалось найти не сразу – она валялась на боку в нескольких шагах от козы. Почти вся шерсть была содрана, а сам череп расколот. Мозга не было, его вычерпали, словно ложкой из миски.

Первой мыслью Кадена было бежать. Кровь еще капала со слипшегося козьего меха – в угасающем свете дня она казалась скорее черной, чем красной, – а значит, убийца козы мог до сих пор прятаться где-нибудь в скалах, карауля свою добычу. Никто из местных хищников не стал бы нападать на Кадена – он был довольно высок для своих семнадцати лет, хорошо сложен и силен, поскольку полжизни провел в тяжелом труде; но с другой стороны, никто из местных хищников не стал бы отрывать козью голову и выедать из нее мозг.