Хроники Марионеток. Цель Офицера - стр. 39

Рин проигнорировала реплику, внутренне напряглась.

– Красивые губы, нежные, – добавил музыкант, и Рин тут же украдкой облизнула их. – Чувственные и манящие. Можно взглянуть в глаза?

– Плохая идея, – натянуто улыбнулась она, снова уткнулась в тарелку и проморгала тот момент, когда он резко потянулся к ней и откинул капюшон. Едва он увидел сиреневую кожу и большие изумрудные глаза, в растерянности смотрящие на него, как замер с открытым ртом.

Рин резко набросила капюшон обратно и чуть не бегом бросилась в свою комнату на втором этаже. Сердце ее бешено стучало, в ушах билась кровь, щеки заливала краска. С досадой отметив свою странно бурную реакцию, девушка тяжело привалилась к запертой двери и прислушалась: в зале было тихо. Ладно, может, пронесет на этот раз? Может, не узнали? Рин подождала немного. Скинула с себя тяжелый овчинный полушубок, оставшись в легкой внутренней курточке. Сняла и ее, осталась в спецовке на ремнях, со множеством кармашков, в которых были метательные ножи и ядовитые дротики. Разожгла камин, помыла руки и разглядела себя в зеркале.

– Нда-а, – резюмировала она, глядя на синяки под глазами. Разгладила пальцами морщинки на лбу, но это не помогло. – Какая-то ты, товарищ Кисеки, помятая и основательно за…

Она не успела сказать, какая еще, потому что раздались тяжелые шаги на лестнице, и в дверь постучали. Рин схватилась за револьвер и достала из ножен клинок с длинным и тяжелым лезвием, изогнутым, как крыло у сокола. Она назвала его «Соколиная песня», потому что при его взмахе раздавался тонкий протяжный свист, похожий на соколиный крик.

– Наира? – Она узнала голос барда. – Это я, открой!

– Чего тебе? – недружелюбно ответила она.

– Пусти, я ничего тебе не сделаю!

«Ох уж эти самоуверенные идиоты!..» – подумала Рин и отворила дверь. При виде нее Гевин остолбенел. Он медленно ощупывал взглядом все дротики и ножи, висящие на спецовке, Соколиную песню и револьвер в руках, засапожный нож… Лицо его вытягивалось от изумления, глаза больше не были стеклянными и вообще он словно протрезвел. Рин оперлась плечом на дверной косяк.

– Внимаю.

– Тут такое дело… – начал он, силясь отвести взгляд от лезвия Соколиной песни, которое блестело в опасной близости от его носа. – Ты аирг, да?

– Ну. И?

– Ты так убежала… Я тебя испугал, наверно… Но ты не думай дурного! Я тебя не боюсь.

– А надо бы, Гевин, – жестко сказала она. Музыкант растерянно взглянул на нее и улыбнулся. Рин подумала, что, возможно, поспешила с выводами о его трезвости.

– Ну как можно такую красавицу бояться? Наира… Красивое имя! У тебя такие глаза… Я влюбился, Наира!

Он зачем-то протянул к ней руку и бухнулся на колени.

– Будь со мной! Хотя бы сегодня! Завтра ты уйдешь, но сегодня будь моей!

Рин склонила голову набок, прищурилась и приняла единственно верное решение. Она сгребла музыканта за шкирку и спустила вниз по лестнице, наградив на прощание пинком.

Весь следующий день ее настроение не мог поднять даже Хвостик. Как бы весело ни скакал пони, Рин не могла выдавить из себя улыбку. По малопонятной причине она проплакала целый вечер, со слезами легла спать и в слезах проснулась. В глазах снова стояла та сцена. Снова в ушах звучал его голос. Снова бились в обветшалые ворота памяти тяжелые воспоминания. Снова подкатывались к горлу те слова, что она так и не смогла сказать