Хроники гиблого времени. Сподвижники - стр. 14

Самая граница купола, укрывающего Москву. Так близко от него, что через дорогу уже стоят казармы стражи, опоясывающие его с внутренней стороны и оберегающие от случайных повреждений, или запланированных диверсий. Трущобы, по привычки с незапамятных времен, даже уже не сохранившей причину появления такого названия, в Москве называемые Хрущобами. Здание прямо у дороги, подвальный третий этаж. Ниже только коммуникации. Дно, как и города, так и социальной лестницы, и проживают на таком уровне соответствующие люди. Те, кто в своей жизни и про нейрованну то ни разу не слышал, и у которых в голове установлен минимальный бесплатный комплект программ, который государство за свои средства устанавливает каждому новорожденному, а потом обновляет его до стандартного минимума в пять, десять, пятнадцать, двадцать пять и тридцать четыре года. Существовать, как принято говорить в двадцать пятом веке, с «чистой головой», законодательством запрещено.

Комната, как ни странно, в хорошем состоянии, чистая, есть даже вполне себе новая мебель, а именно: шкаф, две кровати с тумбочками, холодильник, синтезатор пищи, стол с четырьмя стульями посередине. За столом сидят двое и обедают. Один носит имя Жангир, и это черноволосый, с короткой стрижкой и спортивного телосложения, с ярко выраженной азиатской, по городским меркам, внешностью человек, казах или татарин, второй по имени Витар, со славянской внешностью, также коротко подстрижен и спортивен. В глаза сразу бросается длинный и уродливый шрам от ожога на половину лица с правой стороны. На самом деле такие вот шрамы выводятся в современном мире на раз, и даже практически бесплатно, но видимо для этого человека важно было сохранить на лице такое вот уродство. Как память, или наглядный урок–напоминание.

– Виктор передал, что все в порядке, завтра можем выходить за товаром, – говорит блондин, чавкая и запихивая в рот кусок пирога. В другой руке у него кружка с чаем.

– Хорошо, Витар. Значит, идем. И хватит говорить с полным ртом, трудно сначала проглотить, а потом сказать? Знаешь же, как меня это бесит.

– Извини, брат. Просто жрать хочу как не в себя. Знаю, что злить тебя плохая идея, – наклонившись, Витар легонько двинул кулаком собеседника в плечо, поставив перед этим кружку с чаем на стол, – потом мало кто выживает. Ты дикарям сегодня отправишь сообщение, или уже после того, как выйдем в Пустоши.

– Как выйдем. Что–то зудит у меня. Последний раз в Питере ребята очень грязно вышли. И хотя ищейки думают, что вошли, но лучше перестраховаться. Здесь могут и сигнал словить. Не знаю, чуйка у меня, лучше там подождем лишнюю неделю, чем рисковать, связываясь с ними отсюда.

– Как скажет, братишка, как скажешь. Я твоей чуйке верю, она нас еще ни разу не поводила.

Игорь сидел у иллюминатора междугородного флаера и смотрел на пролетающий под ним пейзаж. Пейзаж! Не застройки из стекла или бетона, или пусть даже стилизованные под дерево фасады зданий, с редкими вкраплениями парков и небольшими пятнами зелени, а именно что виды природы. Леса, речушки, поляны. Столько зелени, открытой земли и новых естественных красок он и не видел до этого момента ни разу. Да ещё и небо не в клеточку. Чистое, голубое с белыми пятнами облаков, бескрайнее небо. Без купола. К этому привыкнуть будет очень трудно. Прошло уже два месяца после того разговора в «Последнем» парке, так изменившим всю его жизнь. Теперь он стал медийной личностью, широко известной не только в Москве, но и во всех городах планеты. Развелся со всеми женами, правда тут не по своей инициативе, так как ни одна из них, не только не поддержала, а даже просто не поняла, зачем он это делает, ушёл с высокооплачиваемой работы, но ни о чём не жалеет. Наоборот. У него появилась цель в жизни, и он это свое новое существование ни на что не променяет. Появился смысл жизни. Пусть пафосно, но именно так он считал. И сейчас он с командой единомышленников летит в Пустоши!