Христианство. Католичество. Реформация - стр. 53
Однако факты ущемления христианской свободы и после Лютера повторялись в тех же протестантских странах. Они имели место еще долго после Реформации. В той же связи мы уже отметили переселение немцев в Россию из-за религиозно-конфессиональных убеждений. Вообще, один из последних импульсов для образования предпосылок прочной свободы совести в обществе дала не Реформация, а просвещение XVII–XVIII века. Многое из того, что мы сегодня называем «демократией», даже Лютеру и Кальвину как людям своей эпохи показалось бы чудовищным.
Хорошо известно, что Лютер, будучи автором трактата «О свободе христианина», все-таки к мнению других реформаторов, включая Цвингли, Карлштадта и Мюнцера, оставался довольно враждебным. Распад возможного союза со швейцарской Реформацией лишний раз показывает его нетерпимость к мнению других.
Верно, Лютер дал некий первый импульс началу той демократии и тому плюрализму, которые мы имеем сегодня. Но нельзя забывать, что демократизация общества, если говорить о Реформации, началась не во дворах королей или князей, а в Церкви. В связи с этим она сугубо медленно, постепенно переходила и на другие сферы общества, включая свободные выборы и пр.
То же самое в общих чертах можно сказать о Цвингли и Кальвине: при их жизни еще велась жестокая борьба за существование новой формы ими преобразованной Церкви. При этом
«не кальвинизм решил, что правительство должно искоренять все формы лжеучения и идолопоклонства, – отмечает проф. Кайпер. – Это восходит к Константину Великому и было реакцией на ужасные гонения, которым его языческие предшественники на имперском троне подвергли “секту назореев”. С тех дней такую систему защищали римские теологи и применяли все христианские государи» [121].
Таким образом, в случае со швейцарской Реформацией можно узреть черты прямой теократии, даже насилия. Более того, настроения теократии могут легко переплетаться с настроением толпы, что типично для средневековья.
(5) Продолжим наши исследования по вопросу сущности Реформации.
а) Если связывать Реформацию, например, со свободным доступом к печатному слову как неким «явлением демократии»[122], то и такому признаку можно уделить не самое первое место: открытие печатного станка Гуттенбергом просто «совпало» с эпохой церковной перестройки. Правда, Реформация охотно пользовалась плодами общего технического прогресса. Доступ к печатной информации можно рассматривать как явление среди других; но его не следует связывать с глубиной самой сути Реформации.
В итоге: и после Реформации в протестантских странах демократия была относительным явлением. Поощрялась монархия. Яркий пример тому мы видели в биографии Генриха VIII. Монархия в ряде случаев даже переросла в абсолютную монархию. На месте Римской католической курии она нередко руководила и всеми церковными вопросами – в Англии, Германии, скандинавских странах, в Прибалтике.
Отголоски такой монархии по образцу западных протестантских стран сказались и в России. Так, во время Петра I было упразднено патриаршество. С 1721 по 1917 имел место т. и. «синодальный период» в истории РПЦ с обер-прокурором (мирянином) во главе.
(6) К характерным чертам Реформации можно отнести и другие.
Многие связывают Реформацию с Библией, содержащей, по их мнению, «все необходимые ответы». Они полагают: все, что не написано в Библии, Реформация «упразднила». Таким образом, она снова дала возможность нам придерживаться «чистого» Евангелия.