Христианство и страх - стр. 62
Если распределить характеристики личности в толпе по психическим функциям, то получим следующее.
Интеллект значительно снижается. Личностное мышление прекращается, критика и логика отходят на второй план, слабеет стремление выяснять причины и доводы; мысли, вдолбленные толпой, принимаются на веру. Лозунги оказывают гипнотическое воздействие, однако человек мало задумывается над их духовным смыслом. Ум довольствуется аналогиями, не проникая в суть. Человек верит в то, во что хочет верить, – желание управляет идеей. Бессознательное доминирует.
Ортега-и-Гассет характеризует это следующим образом: «Речь не о том, что массовый человек глуп. Напротив, сегодня его умственные способности и возможности шире, чем когда-либо. Но это не идет ему впрок… Раз и навсегда освящает он ту мешанину прописных истин, несвязных мыслей и прочего словесного мусора, что скопилась в нем по воле случая, и навязывает ее везде и всюду, действуя по простоте душевной, а потому без страха и упрека»[107]. В этом описании Ортега-и-Гассет солидарен с Лебоном.
Чувства демонстрируют ту же потерю индивидуального своеобразия. Они становятся зависимыми от толпы и при этом подвергаются чрезвычайным усилениям либо ослаблениям. Уже сознание принадлежности к огромной массе единомышленников усиливает эмоции; уменьшает чувства, которые в толпе не приветствуются; повышает чувство собственного достоинства благодаря тому, что сила и величие множества воспринимаются личностью как относящиеся к ней, идущие ей на пользу, увеличивающие ее собственные ценность и силу. Человек толпы дает развить в себе такую степень фанатизма, какую невозможно себе представить в случае одиночки. Ранее, возможно, не способный на глубокие чувства, апатичный, безучастный, как частичка толпы он способен достичь экстаза. Возбуждаются садистские наклонности, ненависть наполняет его жестокими радостями и влечениями, которые приводят к соответствующим фантазиям ненависти. Однако его чувства быстро меняются, он неустойчив.
Любовь к толпе возрастает в невероятной степени, что делает человека способным к высочайшему самоотречению, когда речь идет о том, чтобы принести себя в жертву для целей массы, в то время как предшествующие объекты любви – семья, искусство, религия, – претерпевают соответствующий ущерб, вплоть до полного оскудения чувства к ним. Тот, кто рядом, в одной толпе, вызывает наиболее сильную симпатию, в то время как не только враг толпы, но и каждый, находящийся вне ее, сталкивается с определенной антипатией, недоверием, неприятием, если нет надежды на его присоединение к толпе. Заявляет о себе стремление к прозелитизму. Гуманистические чувства исчезают и подвергаются презрению как сантименты.
Совесть отказывается от собственных критических суждений и безоговорочно передает свою автономию толпе. То, что та объявляет обязанностью, не подлежит никакому обсуждению, и любой внешний порыв совести вызывает гнев и подозрение, что не совесть, а низкие влечения установили уклоняющееся в сторону требование. Сознание, которое прежде так гордилось своей независимостью и высочайшим достоинством, теперь действует не лучше, чем интеллект, в своей доверчивости авторитетам. Можно с полным правом говорить об отказе человека толпы от морали. Самое коварное убийство или лжесвидетельство считается хорошим, если идет на пользу толпе. Как понимание и разум, так и моральное чувство, и стремления полностью передаются в распоряжение общности. Человек освобождается от всякой ответственности.