Хранить вечно. Дело № 3 - стр. 8

– Гринберг, Давыдов, это вы? Вернулись, значит?

По широкой, лестнице, ведущей на второй этаж, навстречу нам сбегал коммунар Семенченко, из нашего отряда. Ого, да у него на рукаве – повязка дежурного командира?

– Привет Лёвка! Что это ты в дежкомах? А Олейник где?

– Руку сломал на катке, неделю назад. – с готовностью ответил Семенченко. – И неудачно так вышло: перелом оказался открытый, да ещё какой-то там особенно сложный. Его в Харьков увезли, на операцию, а я вот пока замещаю. Да вы потом всё узнаете, а сейчас – пошли! Койки ваши свободны, тумбочки никто не трогал, так и стоят запертые, как вы их оставили. Разложите вещички, в порядок себя приведёте, а там и обед…

И, не слушая нас, рванул вверх по лестнице. Мы с Марком, чуть помедлив, отправились за ним. Я поднимался по засланным ковровой дорожкой ступеням, и всем своим существом впитывал забытое чувство дома, куда судьба позволила мне вернуться.

…На этот раз – повезло…

Белая пустота затопила его сознание, стоило только вынырнуть из чёрного провала, которым знаменуется начало любого флэшбэка. Контраст оказался настолько силён, что Яша не сразу сообразил, что белизна вокруг – вовсе не зрительные галлюцинации. Белый потолок над головой; белые стены, белая простыня, прикрывающая лежащее на койке тело. И только широкие кожаные ремни, притягивающие его к ложу – один поперёк груди, другой ниже, в области поясницы – жёлтые, из толстенной сыромятной кожи. Однажды ему приходилось видеть человека, «спелёнатого» таким вот способом – в психиатрической клинике доктора Фрейда, где он побывал на импровизированной экскурсии. Самого создателя теории психоанализа увидеть не удалось (сам Зигмунд Фрейд уже несколько лет страдал от рака нёба и челюсти, и не появлялся на людях) но не побывать в стенах, где заново писались постулаты психиатрии и психологии, раз уж представился такой случай, Яша, конечно, не мог. Впечатление, вынесенное им оттуда, было столь же поучительным, сколь и тягостным – и кто же мог тогда знать, что однажды он сам окажется в доме скорби, притянутый ремнями к койке, в палате для буйных?

…не он сам, если быть точным, а его тело. Отчего-то Яша совершено точно знал, что флэшбэк, пусть ненадолго, но вернул его назад, в конец первой трети двадцатого века. И теперь приходится делить его – опять же, в течение весьма краткого промежутка времени, – с сознанием Алёши Давыдова, ставшего безропотной жертвой в этих загадочных играх с обменами разумов. Но, видимо, угнетённое состояние психики несчастного подростка каким-то образом повлияло и на собственное Яшино сознание – потому что он обнаружил, что пытается говорить. И не просто говорить – он бессвязно, обрывками, перескакивая с одной темы на другую, вываливал на слушателей сведения о своём пребывании в будущем, о том, что успел узнать здесь, что сумел понять за эти несколько долгих месяцев.

…слушатели? Кто, откуда?.. Яша не смог бы точно сказать, были они вообще или нет – размытые тени, может и не люди вовсе, а видения, призраки, порождённые взбудораженным сознанием, неясно, его собственного, или Алёши Давыдова. И оставалось надеяться, что и слова, против его воли срывавшиеся с губ, были столь же неясны, размыты, обрывисты – потому что контролировать это словоизлияние он никак не мог. Пытался, старался, пробовал даже заставить себя прикусить язык, и добился лишь того, что провалился в чёрную, пронизанную россыпями цветных огоньков, муть, знаменующую обычно завершение флэшбэка.