Хозяйка Драконьего перевала - стр. 6
Бабка пошамкала губами, устраиваясь поудобнее, и тихо попросила:
— Погляди там, в печи, горшок с настойкой. Налей мне в кружку. Мне б продержаться еще хотя бы чуток, чтоб тебе все рассказать. Поздно ты пришла. Показать уже не смогу. Сама будешь все смотреть.
В полной тишине дома было слышно лишь тяжелое дыхание бабки да мои хлюпающие шаги. Кроссовки сохнуть и не собирались. И я уже и не знала, что мне думать. Ледяные ноги в мокрой обуви точно не к добру. А тут еще эта бабка, непонятное какое-то освещение, еще более непонятные слова. Куда я попала? Что происходит? Я уже даже укладкой пару раз щипнула себя за разные места. Боль была самой что ни на есть реальной, а непонятная действительность вокруг и не думала развеиваться. И на инсценировку похоже было все меньше и меньше.
К печи прикасаться не хотелось. Слишком уж засаленной и неопрятной она выглядела. Но, к счастью, мне и не пришлось. Чуть наклонившись, я увидела стоящий в устье с краю горшок с закопченными боками. Жара я не чувствовала, потому рискнула притронуться голыми руками. Горшок был едва теплый.
Оглянувшись по сторонам, я обнаружила подходящую кружку на столе под окном. Прошлепав туда, я аккуратно, чтобы заварка осталась в горшке, отлила жидкости и отнесла кружку бабке.
— Что у тебя с обувью? — Ворчливо поинтересовалась она вместо благодарности, возвращая мне кружку. — Шлепаешь, как лягуш.
Я передернула плечами:
— Пришла в себя на пляже, ноги почти до колен в воде.
Бабка хмыкнула:
— Поди в горницу, — она слабо дернула рукой в ту сторону, куда мне нужно было идти, — там разберешься. Отдельно на поставце мой погребальный наряд, его не трожь. А все остальное тебе остается. Бери шо хошь, да переоденься. Негоже тебе в мокром ходить. Ты девка молодая, вся жизнь еще впереди, авось повезет больше, чем мне, ребеночек найдется. А как будешь рожать, ежели сейчас в мокром шастаешь?
Кружка едва выскользнула у меня из рук, я фыркнула:
— Вы, должно быть, шутите! Тоже мне еще, молодуху нашли! Пятый десяток уже землю топчу! А вы мне — рожать! Мой поезд уже давно ушел.
Теперь уже фыркнула бабка. Чем бы ни было то зелье из закопченного горшка, старухе явно полегчало, и теперь она насмешливо косила на меня старческим, выцветшим глазом:
— А вот в горнице в зеркало и заглянешь: молодуха ты, али нет! Все, времени у меня мало! Иди быстро мокрое сымай и вертайся!
Спорить было глупо. Хотя бы потому, что ходить в мокрой обуви и мокрых, пусть и только до колена, штанах полезно еще никому не было. Но на пороге горницы я споткнулась.
Войдя в дом, я почему-то напрочь позабыла, что на улице белый день, и приняла как должное полную темноту, требующую освещения. Но в горнице оказались те самые три окна, которые выходили на улицу. И в них, любопытно щурясь, заглядывало низкое осеннее солнце. Я оторопело оглянулась назад. За спиной была темнота, освещенная странными «лампами». И как это понимать?
Я понятия не имела, что такое поставец, но догадалась сразу: на самом видном месте в горнице стояло странное сооружение, напоминавшее стол-тумбу и поставленный на него маленький шкаф. За мутными стеклами шкафчика смутно проглядывали очертания какой-то посуды. А вот на столе…
Вообще, горница, лежанка и поставец, насколько я знала, были старорусскими словами, бывшими в обиходе до революции. Но то, что было разложено на «столе», на русское платье походило так же, как я на королеву английскую, Елизавету. В полном онемении я таращилась несколько секунд на гору кружев и шелка цвета топленого молока. Все это безобразие венчал собой странный рогатый головной убор того же теплого оттенка, что и платье, живо напомнивший мне киношную Малифисенту. И настолько не вязалось с запущенным, старым и явно бедным жильем, что я невольно протерла глаза. Ничего никуда не исчезло.