Хозяйка Дома Риверсов - стр. 34
Наконец мать кивком дала мне понять, что мы можем покинуть пиршественный зал. Все женщины и музыканты разом поднялись и в танце двинулись по кругу, построились в ряд и высоко вскинули сомкнутые руки. Я шла по этому живому коридору; все девушки желали мне счастья, а женщины благословляли меня. Мои младшие сестренки, семеня передо мною в танце, бросали мне под ноги розовые лепестки и маленькие золотые ключики. Затем я стала подниматься по широкой лестнице, и гости толпой потянулись за мною следом; у меня даже возникло подозрение, что все они собираются втиснуться вместе со мной в спальню, однако отец остановил их у дверей, и я перешагнула порог спальни только в сопровождении матери и ее фрейлин.
Сначала они вынули у меня из волос шпильки, сняли мой высокий головной убор и аккуратно поместили его на высокую подставку. Потом распустили мне волосы, и только тут я почувствовала, как болит кожа головы из-за того, что косы заплели слишком туго; я невольно даже виски потерла. Затем мне на плечах развязали кружева, сняли расшитые золотом рукава и распустили ленты на спине; платье упало на пол, и я осторожно его переступила. Платье тут же понесли прочь, чтобы вытряхнуть его, напудрить и повесить в шкаф – до следующего торжественного события, когда я смогу в него нарядиться, будучи уже настоящей герцогиней Бедфорд; тогда лишь красные львы на подоле будут напоминать мне о том Доме, к которому я некогда принадлежала. Развязав на плечах кружевные завязки льняной рубахи, фрейлины раздели меня догола, и я задрожала от холода и страха; но они поспешно накинули на меня через голову ночную рубашку, закутали в теплую шаль, усадили на табурет, принесли лохань с горячей душистой водой, и я с наслаждением опустила туда заледеневшие ступни. Потом одна из женщин расчесала мне волосы, а другие расправили вышитый подол моей рубашки и складки шали у меня на плечах. В комнате навели порядок. Когда мои ноги согрелись, их досуха вытерли, заплели мне волосы в свободную косу, водрузили на голову ночной чепец и настежь распахнули двери.
Мой дядя Луи в епископской ризе, с митрой на голове покружил по комнате, покачивая кадилом, благословляя каждый угол и желая мне счастья и здоровья, а более всего – много-много деток, рожденных в великом союзе Англии и Люксембурга. «Аминь, – ответила я, – аминь», но дядя, судя по всему, меня не слышал; мне казалось, что он так никогда и не перестанет махать своим кадилом. Тут снизу, из зала, донеслись громкие мужские голоса, смех, пронзительный вой труб и грохот барабанов, и в спальню ввели моего жениха, старого герцога Бедфорда.
Его, собственно, не ввели, а внесли на плечах под оглушительные вопли «Ура! Ура!» и поставили на ноги лишь на пороге спальни, явно намереваясь ввалиться туда следом за ним. Сотни людей в коридоре и в иных помещениях за дверями спальни с любопытством вытягивали шеи, чтобы увидеть, что там творится, крича другим, чтоб проходили скорее. Ворвался шут с зажатой в руке погремушкой из бычьего мочевого пузыря; тыча рукой в сторону кровати, он заявил, что постель должна быть достаточно мягкой – так герцогу будет легче на нее приземляться. Его слова вызвали дружный хохот, который волной выкатился из спальни и долго еще раздавался за ее пределами и даже внизу, в зале, поскольку острота, видимо, была сказана не один раз. Затем шут велел девушкам разжечь пожарче огонь в очаге, чтобы постель стала «еще горячей», и принести в спальню кувшин со свадебным элем, ведь герцога вскоре, вполне возможно, начнет мучить жажда, а если он встанет среди ночи… «Встанет он среди ночи…!» – громко повторил шут, и все снова рассмеялись.