Хозяйка болот - стр. 7

Вероятно, Хью улавливает ход моих мыслей, потому что понижает свой допубертатный голос и говорит:

– Думаете, я этого не сделаю?

– Прошу прощения?

– Я вижу, как вы смотрите на меня на собраниях. Словно я мелкий говнюк и не понимаю, что делаю.

– Хью, не думаю, что…

– Лучше вам вернуться десятого мая, Лони, потому что одиннадцатого ваш зад вылетит отсюда, как из рогатки, и мы помашем вам на прощание.

Киваю и прохожу мимо нашего юного деспота. Никогда не понимала этого выражения – «вылетит как из рогатки». Вероятно, кто-то соорудил гигантскую копию рогаток, из которых пьяные студенты стреляют шариками с водой по ничего не подозревающим прохожим. Возможно, Хью был председателем своего рогаточного братства. Может, он мечтает запулить так каждого ученого в его маленьком царстве прямиком с башни Смитсоновского института.

Чтобы восстановить душевное равновесие, я направляюсь в коридор с птичьими шкурами.

Там хранятся не чучела птиц, и выглядят они в любом случае не мило. Тем не менее мне приятно открывать широкие плоские ящики и видеть образцы, даже если они привязаны за ноги и лишены жизни, описанной в стандартном полевом справочнике. Оказывается, орнитологи одновременно и защитники природы, и убийцы, которые учатся извлекать внутренности птицы и сохранять перья. Но птичья шкура, если ее правильно обработать, может служить экспонатом еще столетие и больше. Как этот ящик, полный кардиналов: молодые особи, самцы, самки, экземпляры с зимним оперением, летним и всевозможные подвиды внутри подвидов.

Я закрываю ящик и продолжаю бродить по коридорам, впитывая флуоресцентный тусклый свет и запах консервантов. Вероятно, именно они медленно травят наши мозги, навевая странное нежелание уходить и тягу работать сверхурочно даже без оплаты. Шумные посетители музеев никогда не увидят этот лабиринт за сверкающими витринами и освещенными диорамами – им не нужно знать ни о высушенных стеблях отдела ботаники, ни о скелетах, разложенных в отделе антропологии по ящикам с этикетками: «Черепа», «Бедренная кость», «Берцовая кость» и «Малоберцовая кость».

У нас в орнитологии тоже шкафы с птицами от пола до потолка, но мы хоть на части их не разбираем.

Я уже почти у камнелюдов. Толкаю стеклянную дверь, ведущую в главную ротонду, где застыло чучело слона. Я поворачиваюсь, поднимаю взгляд, устремляю его мимо балкона к куполу и шепотом возношу молитву миру природы, чтобы он помог мне вернуться в целости и сохранности задолго до десятого мая.

17 марта

Когда вчера я покидала Вашингтон, гуляки в зеленом шатались из паба в паб, отмечая День святого Патрика. Город – настоящий коллаж из творений природы и дела рук человеческих. Церцис и тротуары, кизил и машины. Небольшие деревца на участках уже выпустили розовые, похожие на перья лепестки.

Я оставила нежность весны позади ради жаркой, сырой зелени, пока круиз-контроль автомобиля нес меня на юг через Вирджинию и Каролину, штат Джорджия, и дальше, к тому месту, где похожая на ручку кастрюли Флорида и пляжи курорта сменяются береговой линией густых мангровых зарослей и полными рыбешек протоками. Чуть в стороне от залива, там, где вода медленно переходит в сушу, находится мой родной город Тенетки.

Я въезжаю в город, и капелька старого знакомого желания оказаться где-нибудь в другом месте разливается по моей грудной клетке. Я опускаю окна. Воздух насыщен влагой, ветер благоухает дождем. Останавливаюсь перед одним из шести светофоров в Тенетки и роюсь в подстаканнике в поисках резинки, которой можно стянуть волосы с липкой шеи. На третьем светофоре я въезжаю на стоянку больницы Святой Агнессы, или, как мы, дети, ее называли, Дворца престарелых. Хотела бы я, чтобы это действительно был дворец, ради блага моей матери. У здания прянично-нарядный викторианский фасад с бетонным пандусом, ведущим к раздвижным стеклянным дверям.