Хозяин снегов - стр. 25

— Духам? — нервно переспросила я. — Так тебя воспитывали призраки? Бестелесные, полупрозрачные и мёртвые?

— Да, — припечатал маг, слегка поморщившись, когда я нечаянно царапнула ему ногтём скулу. — Вернее, их даже призраками назвать нельзя. Образы, запертые в артефактах. Их оставили в надежде, что Алемания когда-нибудь возродится. Сохранили память и тысячелетнюю мудрость тех, кто здесь жил. А рядом положили яйцо с зародышем. Материалом, как было написано на скорлупе. Не спрашивай, почему я ожил. Не знаю. И духи предков не знали. Но вместе с моим первым криком, к артефактам потянулись волны сырой магической силы. Они проснулись и заговорили. Жил я, питаясь магией искры. Я и сейчас могу не есть месяцами. Защищала меня пещера, а воспитывали голоса предков. Они же и рассказали, как пользоваться силой.

Сердце болезненно сжалось от сочувствия к Кассу. Не к взрослому мужчине, выдернувшему меня из родного мира, а к маленькому мальчику. Представить страшно, каково ему было. Ни мамы рядом, ни папы. Кто успокаивал его в объятиях, когда снились кошмары? Кто дул на разбитые коленки? Кто заставлял есть невкусную кашу с комочками, в конце концов? 

Ужасно. Грустно и невыносимо тяжело так жить. Жестоко было сваливать ответственность за целый мир на ребёнка. Сами бы в своё яйцо залезли и боролись с Нагахой. Сволочи бесплотные. 

— Значит, до меня ты ни одной живой души не видел? — уточнила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. 

Жалость не нужна тому, кто выжил. Тому, кому хватило сил справиться со всеми трудностями. Вон в какого богатыря превратился.  

— Если не считать големов, то не видел, — его голос потеплел. На губах медленно и робко расцветала улыбка. — Но пока не умел их делать, обнимался с подушкой. Криком выбил одну из дверей в пещере и забрался в хранилище. Подушки лежали почти у самого входа. Предки рассказывали, я только научился ползать. Забрался туда, как медведь в малинник, и пропал. Много ли ребёнку надо?    

Я представила себе розовощёкого карапуза на горе подушек и тоже заулыбалась. Почему-то подумалось, что Касс был очень милым ребёнком. Глаза-ледышки, светлые волосики и малюсенькие кулачки. Сейчас, конечно, сильно изменился, но представить младенцем его не так уж сложно. 

— А целоваться учился, тренируясь на кошках? Ой, то есть на подушках?

Он удивлённо вытаращился на меня, а потом рассмеялся. Хрипло, трескуче, словно хохот прорывался из самого дальнего хранилища его души. Заржавел за ненадобностью, а теперь сбрасывал с себя рыжеватую труху.

— Нет, я не смог пересилить себя и потренироваться на чём-то. Поцелуи для меня так и остались строчками из книг.     

Взгляд сам собой прикипел к губам Кассиана. Нецелованным губам. Ни разу не целованным. 

— Я должна тебе за разбитую голову, — выдохнула я, чувствуя, как жар приливает к щекам. — Возникло деликтное обязательство, требуется возмещение морального вреда. 

Пока у Кассиана в мозгах перемкнуло от обилия специфических терминов, я уселась к нему на колени, обняла за шею и прижалась поцелуем к губам. В первое мгновение он замер. Я почувствовала себя так, будто домогаюсь до статуи. Нервно заёрзала, но не сдалась — углубила поцелуй. 

“Проснись, спящий красавец!” — взмолилась мысленно, зарываясь пальцами в волосы на его затылке.