Хозяин Амура - стр. 25
Продолжая таким образом накручивать себя, полковник вышел на двор, где, наскоро посовещавшись с офицерами-первоангарцами, взобрался на стоявшую телегу и обратился к собравшимся воинам:
– Мои боевые товарищи! Я имею в виду тех, кто учился и возмужал у нас, в Сибири! Вы должны понять меня! Все мы задачу свою выполнили: освободили от вражеской оккупации часть русской земли. Но сейчас половину этой земли, на которой живут русские и православные люди, временщики в Кремле отдали шведу обратно, желая поскорее завершить справедливую войну, которую начал покойный государь Михаил Федорович...
– Ишь как заговорил, – склонился к уху друга один из бывших морпехов, стоявших неподалеку в прибывающей толпе ладожан. – Государь...
– Сдается мне, полковник оставит-таки нас тут еще на год, это самое меньшее, – скрипнул зубами второй.
– Что вы думаете по этому поводу? – продолжал Смирнов, обращаясь к молодым ангарцам, стараясь также, чтобы и местный люд его услышал. – Нужен ли столь худой мир? Нужно ли снова ждать тут, на карельской земле, шведского хозяина?
Молодежь одобрительно зашумела, поддерживая своего начальника. Из толпы послышались гневные и язвительные выкрики, адресованные московским боярам. Находившиеся на дворе вперемежку ангарцы, стрельцы, мужики-обозники и местные крестьяне полностью поддержали порыв Андрея Валентиновича. А тот, чувствуя полную поддержку, указав на группу ладожан, воскликнул:
– Коли Москва отказывается от вас, то я предлагаю вам самим решить свою судьбу! Желаете ли вы бороться с врагом, помогая нам, или будете бежать с родной земли?
Ответом ему были возгласы крестьян, желавших с оружием в руках защищать родной край, а один пожилой ладожанин даже забрался на телегу и обратился к своим землякам:
– Ежели помните, яко блаженной памяти владыко корельский Сильвестр завещал нам ворогов земли родной и веры православной побивати, так нонче же сызнова беда пришла! Только государевы стрельцы свея погнали прочь, как отдали нас! Еще раз отдали, как бывало! Тогда люд поднялся и сейгод подымется! Верно ли говорю я, корельцы?
– Верно, Матвей! Не желаем лютеранских попов терпеть! Пошто они иконы наши топчут?! Детей крестить нельзя! – раздались возбужденные голоса.
Однако не все из присутствовавших разделяли общее возмущение и желание продолжать борьбу с врагом. Стоя в тени огромной сосны, двое офицеров лет сорока с кислыми лицами обозревали шумящую толпу разношерстного народа и фигуры двоих выступавших, возвышающихся над ними.
– А Ленин на броневик, помнится, вставал... – с усмешкой проговорил один.
– Я надеюсь, Смирнов знает, что делает, – сказал второй. – Иначе такая каша заварится, что нам не расхлебать будет.
Бывшие морпехи не горели желанием продолжать воевать в глухих лесах Карелии, желая поскорее вернуться на берега Ангары, ставшей им вторым домом, к которому они успели прикипеть. Там сейчас находились их домашние очаги, их семьи, их дети, наконец. Терять лишний год, а то и более им совершенно не хотелось. После черного дня окончательного закрытия аномалии, когда люди потеряли все то, что было им дорого, чувство привязанности к родным стало доминирующим. Вряд ли полковник этого не понимал.
В отличие от морпехов молодежь Ангарии, напротив, была настроена на продолжение войны. Та видимая легкость, с которой они шли от одной победы к следующей, занимая крепости, городки и поселения карельского края, вскружила им голову, и теперь стрелкам хотелось большего – еще побед, новых взятых крепостей. Смирнов это видел и чувствовал опасность, исходившую от такого шапкозакидательства. Ведь, по сути, с организованной силой шведского войска ангарцы еще не встречались. Да, они сумели взять две достаточно сильные крепости с гарнизонами в несколько сотен человек каждая. Да, они прошли маршем по западному берегу Ладоги, взяли Корелу, Тиурулу, еще несколько поселений, выгнав оттуда с активной помощью местного православного люда немногочисленных шведов и финнов. Но разве это можно считать убедительной победой? Конечно же нет. Для оной нужно было нечто действительно громкое, чтобы оглушительно аукнулось в Стокгольме. И полковник уже знал, что это будет.