Хоровод воды - стр. 56

Водка – это горючее. У меня есть силы, пока она сгорает внутри, пока она сжигает меня. Когда этот огонь гаснет, я перестаю быть человеком. Я – зомби, живой мертвец, создание Джорджа Ромеро и Лючио Фульчи. Руки трясутся, слюна изо рта, нетвердая походка, расфокусированный взгляд.

Наверное, я должен пожирать других людей – но пока вроде обходилось без этого.

Когда я дома, мне нравится быть зомби. Тело зомби лишено души, оно полностью свободно. Эта свобода завораживает – так и хочется предугадать, что с моим телом будет через минуту, да не выходит. Оно может упасть, споткнуться на ровном месте, врезаться в стол, в сервант, в шкаф. Сесть мимо унитаза. Сесть на землю посреди улицы. Лечь. Замереть. Припадочно завибрировать. Выблевать съеденное три дня назад вперемешку с только что выпитым.

То самое тело, которое ходит само по себе кругами по комнате без всяких усилий. Автономное тело абсолютной свободы. Тело экстаза и разрушения.

Я не зомби хорроров и джалло, я не набрасываюсь на прохожих, не пожираю чужую плоть.

Я питаюсь только своей.

Автономное тело действительно автономно: не считая алкоголя, оно живет на внутренних ресурсах. Оно пожирает само себя – и чем больше съедает, тем автономнее становится.

(Примерно так думает Мореухов, примерно так и объясняет Димону – только сбивчивей, запутанней, длинней. Где ж вы видели, чтобы алкоголик говорил как по писаному? Да и зомби не отличаются красноречием.)

Я выхожу из запоя совсем больным, объясняет Мореухов. Печень посажена, сердце никуда, поджелудочная вот-вот откажет, нервы, разумеется, ни к черту. Мое тело разрушено.

Мне нет тридцати, а я – ходячая развалина, живой мертвец.

Это правильно. Стать зомби – высшая форма аскезы.

Задумайтесь: если в один прекрасный день мертвецы, как пророчествуют Ромеро и Фульчи, в самом деле выйдут из могил, кто окажется старейшими зомби на земле?

Ответ: те, чьи тела не истлели за все эти столетия. Обладатели нетленных мощей. Святые и аскеты.

Стать зомби – честная игра. Это мое тело, кто запретит мне разменять его на экстаз и автономию?

Это достойный обмен.

Нет ничего слаще такого обмена – хотя если смотреть со стороны, наверное, нет ничего страшнее.

Хорошо быть живым мертвецом в собственной квартире. Промозглая февральская Москва – не лучшее место для зомби. Впрочем, Мореухов уже не чувствует холода. Его бьет озноб, он с трудом удерживается на ногах, но с каждым шагом он приближается к дому.

Никогда еще эта дорога не была такой долгой.

Да уж, поминки в самом деле затянулись.

Он уже узнаёт места. Немного водки – и минут через десять он был бы дома. Ладно водки – хотя бы глоток пива, хоть чуть-чуть.

Из последних сил Мореухов идет домой. Ему кажется, там старая тахта не даст ему погрузиться в темную воду.

Я доберусь до дома, говорит он себе, доберусь до тех мест, где нет распухших утопленников, нет плывущих мертвяков, туда, где по берегам реки сидят счастливые люди, где плывут корабли с отдыхающими, где играет музыка и никогда не отцветает жасмин.

Словно в Веничкиных «Петушках», ха-ха!

Только я не Веничка, чего уж там. Другое время, другие герои. Я бы не рискнул войти в электричку, заговорить со сфинксом, устроить революцию.

Правда, я не размениваюсь на ангелов – я говорю с Богом напрямую.

Я знаю: ангелы обманывают.