Хорошо в деревне летом - стр. 16
Иван Ильич выпрямился на сиденье. Полушубок! Громоздкий, но очень теплый. В деревне такой один, Петр подарил. Василий в нем вторую зиму ходил. Перед работой снимал, это верно, а вот топиться наверняка в этой хламиде было б сподручнее.
Так где же он?
Он нахмурился, пытаясь восстановить в памяти полную картину того утра. К реке они с теткой пришли одними из последних. Костер уже пылал, отец Геннадий разжигал кадило, купальщики переминались с ноги на ногу у сколоченных Василием мостков… А полушубка нигде не было.
Сперли, что ли? Вещичка-то приметная, да с покойника – кому в деревне понадобилась?
Автобус между тем приближался к месту назначения. Люди выходили на остановках; вместо них подсаживались другие, но салон понемногу пустел. Заскучавшая без дела контролерша бросила нахохлившемуся пассажиру:
– Добрались почти, инвалид, сделай рожу попроще, что ли.
К концу маршрута девица была настроена благодушно, но своими словами задела Ивана Ильича. Он возмущенно вскинулся.
– Какой я вам инвалид?
– А кто тут удостоверением размахивал?
– У меня пенсионное, – буркнул Иван Ильич.
– Ну ни хрена ж себе! Это за что ж тебя такого молодого на пенсию отправили? За бесцельно пропитые годы?
Контролерша простодушно подняла брови. Говорит как пишет: без пауз и запятых. С утра до ночи лаясь с пассажирами, она даже не заметила его тихого возмущения. Профдеформация налицо.
В райцентр Иван Ильич прибыл хмурым и окончательно трезвым. От мыслей распирало голову. Надо было срочно поделиться надуманным, и он отправился к единственному представителю власти, присутствовавшему на месте трагедии.
Отделение милиции располагалось неподалеку от автовокзала. Деревянная двухэтажка, обшитая вагонкой в елочку и выкрашенная когда-то в синий цвет, теперь отливала всеми оттенками голубого. Летом это даже красиво, а зимой, на фоне черного асфальта и серых сугробов – глаза б не глядели.
Шериф Назаренко нашелся у себя в кабинете. Он курил в форточку.
– Осинников? Какими судьбами? В деревне все целы?
– Все живы-здоровы, – Иван Ильич стянул шапку и уселся на один из стульев для посетителей. – Я с похорон, в городе был…
– Утопленника хоронили? – оживился Назаренко. – Меня-то Петр не позвал, скотина. А как наседал, чтоб быстрее работали: вскрытие ему, все дела… И не отблагодарил никого!
Тираду о неблагодарном брате погибшего Иван Ильич пропустил мимо ушей. Впрочем, теперь он окончательно понял, что расшаркиваться здесь ни к чему, поэтому просто наклонился вперед и спросил:
– Семен Ефимович, давайте как на духу: вы это на самом деле самоубийством считаете?
Брови шерифа поползли вверх.
– Ну даешь! А чем еще это считать? Одинокий мужчина средних лет утром вышел из дома без внятных объяснений и был найден мертвым через несколько часов. Ни мотивов, ни следов насилия…
– Как же – ни следов? Вы его руки видели?
– Что с руками?
– В ссадинах все! Да вы на меня не смотрите, – раздраженно воскликнул он, заметив ироничный взгляд Назаренко на его собственные ладони. – Я человек простой, а Василий художником был. Без перчаток за работу не брался, вечно осторожничал – во как руки берег!
– Ну а как надумал дурное – перестал беречь.
– Ладно… но полушубок же его пропал. У проруби должен был лежать, а не было!
– Да сперли ваши же, деревенские, всего и делов!