Хорошая моя - стр. 9
А! Вот, идут.
Женщина, держа за руки двойняшек в сиреневых платьицах, пересекала двор в направлении ворот. Сестрёнки подпрыгивали в такт материнским шагам. Ольге показалось, что она слышит неугомонный девчоночий щебет.
Надо бы умилиться, но вместо этого грудь жгло раздражение. Неприятно, когда посторонние врываются в уютный, с таким трудом поддерживаемый мирок, походя срывая с действительности удобные маски.
— Явилась! — сердито щурилась в спину женщине Ольга. — Звали тебя! Ябеда-корябеда солёный огурец!
Хмыкнула, вспомнив детскую дразнилку. Понятно, жалобщица не виновата в том, что приходится бороться за свою семью, тут скорее вопросы к сестрице. Как-то так повелось, что ко всем случившимся за много лет бедам причастна именно Катя. И трагическое происшествие, повлекшее скудоумие брата, и смерть отца, и лёгкое помешательство матери — всё связано с ней. Косвенно, и всё же. Такая уж Катюшка неугомонная! Прямо-таки проводник неприятностей!
Бу-бум! Грохнула входная дверь. Сразу же раздался звонкий голос младшей сестрицы:
— Общий привет! Я дома!
— Что ты всегда так долбишь, Катя! — возмутилась Ольга, отходя от окна.
— Кто-то спит? — сестра мимоходом заглянула в гостиную и отправилась мыть руки. Уже из ванной сообщила. — А я со своими будущими падчерицами познакомилась!
— Что? — внезапно осипшим голосом переспросила Ольга.— Где твоя совесть? Разве можно так?
Вряд ли сестра услышала её за шумом воды. Да, собственно, вопросы были риторическими. Катя вошла в гостиную, потирая ладони, вместе с ней влетел аромат земляничного мыла.
— Чего такая злая? Завидуешь?
— Да как ты вообще… — Ольга зашипела, закатывая глаза, и не сразу продолжила. — Я уже молчу о том, что подло уводить отца двух детей из семьи. Как ты могла допустить ситуацию, когда обманутая женщина явилась сюда и потревожила маму!
— Потревожила? Чем же? Сообщила заплесневелую весть о смерти папы? — с уверенностью предположила Катя. — Мамулю больше ничем не прошибёшь.
— Именно! Хорошо, что я пришла как раз в этот момент, иначе… — Ольга настороженно взглянула на дверь в смежную комнату. Там довольно громко работал телевизор, вряд ли мать подслушает, и всё-таки не стоило называть вещи как они есть. За два года у всех выработалась устойчивая привычка игнорировать болезненную тему.
— Моё мнение ты знаешь, — Катя обошла стол, ведя пальцами по полированной столешнице, — давно пора покончить с враньём. Мамуля шикарно устроилась, живёт в мире иллюзий, наслаждается покоем, а мы приспосабливайся!
— Ты знаешь, что мы пытались…
— Да-да… — нервно передёрнув плечами, сестра направилась в свою комнату, — извини, мне нужно заниматься. За ужином поговорим, — в дверях она остановилась, постучала костяшками пальцев по притолоке и, повысив голос, добавила. — Раз уж всё открылось, я сделаю заявление. Готовьтесь.
Ольга, подавляя волну беспокойства, ринулась на ней:
— Какое ещё заявление?
— Узнаешь, — криво улыбнулась Катя, прикрывая дверь перед носом, — больше нет смысла откладывать.
— Насчёт чего, хотя бы скажи! — крикнула Ольга, обращаясь к белому полотну двери.
— Насчёт квартиры, — донеслось из комнаты.
Час от часу не легче!
— Что ещё выдумала? Говори сейчас.
— Нет. Когда соберутся все. Не мешай, Оля! Я должна закончить статью.
Ольга прикусила фалангу левого указательного и стала вышагивать по гостиной. Что ещё выдумала эта затейница? Опять потребует отдельную комнату? Было уже такое. Катя устроила истерику, сетуя, что мать, оставшись вдовой, продолжает занимать супружескую спальню, в то время как им с Леной приходится делить шестнадцать квадратных метров на двоих. А ничего, что Лена сутками пропадает на дежурствах и, можно сказать, поселилась в больнице? А если приходит домой, то либо спит, либо сидит у мамы.