Хорошая девочка - стр. 29
Я смеюсь и прикрываю ладонью глаза – раздражает солнечный свет. А вот уверенность и спокойствие Аполлонова – это прямо то, что доктор прописал: будто даже обезболивает, хотя все равно кожа на голени саднит. Прекрасно я на практику сходила – теперь вся в синяках и, возможно, с переломом.
– Есть кофе, кстати, черный без сахара, но, пожалуй, неактуально.
Голос Аполлонова, точно якорь, удерживает меня в этом бренном мире.
– А как вы узнали, что я…
– Как раз выходил с работы, увидел, что вас облили из лужи. Невоспитанный человек. Вы успели рассмотреть номер?
Он не понял, что это Ник? Я не стукачка.
– Нет, – даже быстрее, чем нужно, отвечаю я. Шепотом, потому что боль нарастает. Пытаюсь думать о том, что в больницу меня везет мой кумир, и это даже смешно. Ну то есть не на выставку в Лондоне, а в травму.
Мечты сбываются, но не совсем.
– Как вам мой бриллиант? – Аполлонов явно пытается меня отвлечь. – То здание под куполом. Вы его рассматривали с Николаем.
– О-очень краси-ивое, – тяну, едва не всхлипывая, я.
«Господи, как больно!»
– Почти приехали, терпите. Его так и не построили, хотя все было готово.
– Капец! – все-таки хныкаю.
– Согласен. – Аполлонов мастерски делает вид, будто мы ведем обычный диалог. – Один богатый человек заказал эту штуку в подарок для жены.
– Это что, жилой дом?
Я хочу снять туфли. Из-за каблуков упор приходится как раз на пальцы. Хочу, но боюсь, что станет еще хуже, если притронусь к ноге.
– Нет, это что-то вроде культурного пространства. В общем, он заказал, а потом погиб.
– Как грустно, блин! – И я это не о смерти потенциального владельца какого-то там пространства.
– Так вот, он умер, а жену этот проект не интересовал, и его бессрочно заморозили. Вы обратили внимание на остекление? Мы использовали…
– Потрясающее! Остекление!
Я стараюсь быть тише, но уже нет никаких сил. А машина тем временем останавливается, и Андрей Григорьевич поворачивает ко мне голову.
– Приехали. Сидите смирно, – приказывает он и выходит из машины, чтобы открыть дверь и ловко вызволить мое несчастное тело на волю.
Я жмурюсь, будто так мне будет не страшно, и изо всех сил хватаюсь за его плечи, а он, подхватив меня, так легко несет на руках, будто я ничего не вешу.
– Спасибо, – шепчу я. Мне жутко неловко от всей ситуации.
– Пока не за что, – говорит он и спиной открывает дверь травмпункта. Идет к регистратуре под взгляды сидящих в очереди. – Нам бы снимок или что там положено. Она ударилась.
– А что вы таскаете ее? – возмущается злая женщина в белом халате и с голубыми тенями до тонких, как нитка, бровей. – У нее ног, что ли, нет?
И меня тут тоже будто нет.
– Ей ногу повредили.
– Ну вторая-то на месте.
– Думаю, это не ваше дело, – сдержанно произносит Аполлонов, а я стараюсь до мелочей запомнить момент, чтобы потом, когда стану знаменитой, запечатлеть для потомков самую яркую сцену книги «Аннабель-Ли и сто неловких ситуаций». Всенепременно.
– Садитесь, – женщина в приемной упрямо кивает на кушетку, где уже сидит какой-то пьянчуга с… фу, с металлическим штырем в руке! – Сейчас врач подойдет.
Пьянчуга со штырем и синяком под глазом приветливо улыбается и смущенно пожимает плечами, мол, ну вот так я развлекаюсь утром рабочего дня. Андрей Григорьевич смотрит на свободное место, но не двигается.