Хороните своих мертвецов - стр. 32
– Его ударили сзади вот этой лопатой. – Доктор показал на прикопанную лопату рядом с телом. Обращался он к инспектору Ланглуа, но постреливал глазами на Гамаша. – Вполне очевидно. Его ударили несколько раз. Я взял несколько образцов, нужно их будет исследовать в лаборатории, но других травм у него, кажется, нет.
– Сколько вам нужно времени? – спросил Ланглуа.
– Двенадцать часов плюс-минус час. Нам повезло с местом. Оно не изменяется. Ни дождя, ни снега, ни колебаний температуры. Подробности я смогу сообщить позднее.
Он повернулся, собрал свои инструменты, потом кивнул Ланглуа и Гамашу. Но не ушел – задержался, оглядывая подвал.
Ему явно не хотелось уходить. Ланглуа вперился в него взглядом, и молодой человек немного утратил самоуверенность, но тут же овладел собой:
– Нельзя ли мне остаться?
– Зачем? – спросил Ланглуа нелюбезным голосом.
Доктор упорствовал:
– Вы знаете.
Инспектор Ланглуа повернулся к нему всем телом, вынуждая его продолжать:
– Не знаю. Скажите мне.
– Понимаете… – Доктор запнулся. – Возможно, вы найдете еще что-нибудь.
Почувствовав, как напрягся инспектор, Гамаш подался к нему и прошептал:
– Может быть, лучше ему остаться.
Ланглуа нехотя кивнул, и коронер вышел из круга света, шагнув через резкую границу в темноту. И стал ждать.
На всякий случай.
Все здесь знали, что это за случай.
Старший инспектор Гамаш приблизился к телу. Яркий свет не оставлял места для воображения. Он высвечивал грязную одежду убитого, спутанные длинные седые волосы, перекошенное лицо. Руки, сжатые в кулаки вместе с землей. Жуткие раны на голове.
Гамаш опустился на колени.
Да, ошибиться в идентификации тела было невозможно. Экстравагантные черные усы, контрастирующие с белыми волосами. Длинные, кустистые брови – их с таким удовольствием пародировали политические карикатуристы. Нос картофелиной и пронзительные, почти безумные голубые глаза. Даже в смерти их взгляд оставался пристальным.
– Огюстен Рено, – сказал Ланглуа. – Сомнений нет.
– А Самюэль де Шамплейн?
Гамаш произнес вслух то, о чем думали все в этом помещении, все в этом sous-sol, все в этом здании. Но никто из них не говорил об этом вслух. Вот это и был тот «случай».
– Никаких следов?
– Нет пока, – с несчастным видом ответил Ланглуа.
Потому что там, где находился Огюстен Рено, неизменно обнаруживался и кто-то другой.
Самюэль де Шамплейн. Мертвый вот уже почти четыре столетия, но связанный с Огюстеном Рено.
Шамплейн, который в 1608 году основал Квебек, был давно мертв и похоронен.
Вот только где?
Эта великая тайна преследовала квебекцев. Каким-то образом они за прошедшие века потеряли своего основателя.
Они знали, где похоронены личности начала XVII века гораздо меньшего масштаба, лейтенанты и капитаны бригады Шамплейна. Они эксгумировали и перезахоронили бессчетное число миссионеров. Пионеры, фермеры, монахини, первые французские поселенцы – места их захоронений были известны. На их скорбные могилы приходили школьники, священники в дни праздников, туристы и гиды. Имена Эбера, Фронтенака и Мари де л’Инкарнасьон[26] звучали по всему Квебеку, об их бескорыстии, их мужестве рассказывались истории.
Но один оставался ненайденным. Одни останки оставались ненайденными.
Отец Квебека, самый почитаемый, самый знаменитый, самый бесстрашный. Первый квебекец.