Холодный путь к старости - стр. 62
– Есть стародавний рецепт. Он мне достался в наследство от моей бабки, – рассказывала знахарка. – Надо взять кал черной собаки и им понемногу подкармливать мужа, добавляя в пищу. Средство верное, проверенное.
Подходящего пса Роза искала долго, выспрашивала у знакомых и нашла. Алик после беспокойных ночей, проведенных не на диване рядом с супругой, а на полу, ел, почти не ощущая вкуса, и действительно стал чаще и дольше бывать дома. Происходило это по причине расстройства пищеварения и пронзительной диареи, но Роза не замечала данного унитазного обстоятельства. Тогда забеспокоилась Марина. Причем так сильно, что стала по факсу слать на работу Розе любовные письма ее мужа, адресованные естественно, ей – Марине:
Ты лишь взглянула, вмиг потерян
Был опыт, разум и покой.
Мир снова нотами измерен,
Затянут лирикой и мглой.
Вся жизнь во взгляде и ладонях,
Сердечным манящих теплом,
А ты смеялась, уводила
В свой, в общем-то, безумный дом.
А я, как маленький мальчишка,
Упал на дно рассудка и
Стал странным, сумасшедшим слишком,
Как будто мне не тридцать три.
Любовь – болезнь, подобна ране.
Случилось что-то в голове.
Ну, а теперь я у дивана
И размышляю о вине…
Роза нервничала и все больше кала черной собаки добавляла в супы и котлеты, которые скармливала Алику. Тот уже и на работу не хотел ходить, чтобы не оказаться хоть на минуту вдали от туалета, но Роза расценивала это обстоятельство как то, что он хотел побыть с ней, со своею женой. По ночам в квартире Алика и Розы гремели внезапные дверные звонки. Роза думала, что звонит Марина, и потому не открывала и не подходила к двери. Алик не подходил к двери, потому что думал: с работы ищут, чтобы задание дать, вроде ночного рейда с милицией. Но дело было в другом…
НА БЕЗРЫБЬЕ
«Сфинкса и народ объединяют безмолвие и используемость»
Инстинкт гнал Сфинкса домой. Следом за Сфинксом, заботливо привязанный собутыльником к поводку, тащился пьяный до беспамятства Колюн, молодой такой мужичушка. Его походка напоминала заплетающийся бег финиширующего марафонца. Его запах перебивал Сфинксу все запахи следов, поэтому пес наугад заходил в подъезды и тащил спотыкающегося хозяина то вверх, то вниз по ступеням, а тот инстинктивно тыкал во все попадавшиеся под указательный перст кнопки… Было заполночь.
Колюн в беспамятстве продолжал выпивать с дружком, каждое подергивание поводка принимал за предложение пропустить очередную стопку и беспрестанно неразборчиво бормотал:
– Ну ешо по пятьдесят за здоровье. Будет здоровье, а все остальное приложится.
По пути он прикладывался об углы и косяки, рисковал, что ему приложат хозяева… но сердечность российская к пьяницам спасала. Хотя и сам Колюн был не из черствых. Когда он постучал в один из вечно открытых почтовых ящиков и понял, что это не его квартира, то громко прокричал:
– Что же вы, дурни, дверь на ночь не запираете?
Дверь в свою квартиру, расположенную справа на лестничной площадке, Колюн находил регулярно и каждый раз по одному и тому же признаку. Его било током из углубления раскуроченного звонка. Тогда видение дружка с рюмкой пропадало, и он, как подводник через расстроенный фокус перископа, наблюдал реалии мира: железную дверь, крашенную в черное, с облупившимися местами, напоминавшими оттиски кулака, нестираемые отпечатки подошв, следы собачьих когтей.