Холодные звезды (сборник) - стр. 231

Я коснулся терминала. Корабль соблюдал правила игры и не вступал без этого в контакт, единственное исключение – не в счет.

Борт-партнер, когда мы выходим в обычное пространство?

Мы находимся в обычном пространстве три с половиной минуты.

Планета Тени – она далеко?

Мы выходим на орбиту.

Что ни говори, а отсутствие перегрузок имело и свои минусы.

Это опасно?

Нет.

Нас не атакуют?

Планеты Тени не охраняются.

Чего-то я не понимал! Если геометры так боялись Тени… мне представлялось все что угодно, но только не мирная цивилизация.

– Ребята, мы уже на месте, – тихо сказал я.

– В Ядре? – Данилов покачал головой, будто заранее отвергая ответ.

– Да.

Мне казалось, что я его понимаю. Так, как мог понять только пилот.

В нашей работе всегда было слишком много искусства. От хрупких бипланов, от первых реактивных истребителей до «Союзов» и «Буранов» – на долю пилота доставалось то, на что не способны никакие механизмы. Не только риск, не только интуиция, не только мастерство – требовалось еще и сжиться с машиной. Чувствовать ее, как собственное тело. Беречь, а если надо, то и не щадить – как самого себя.

В кораблях геометров, по сути, был лишь один пилот – сам корабль. Я мог отдавать команды через терминал, намечать путь, требовать и решать.

Но не пилотировать.

Весь наш полет был похоронами собственной профессии. Сможет ли Данилов снова сесть за пульт «Волхва» – помня, как легко скаут геометров протащил нас через полгалактики?

А я – смогу ли?

Борт-партнер, обеспечь обзор.

Полная видимость?

Да.

Я не сразу понял, что имеет в виду корабль. В мой первый полет, да и при побеге с Родины, изображение появлялось на двух маленьких экранах. Ну и тот случай, когда я видел пространство всеми датчиками корабля… тяжелое ощущение, слишком непривычное.

Оказывается, был еще один вариант.

Весь купол кабины начал темнеть. Вместо ровного мягкого света вспыхнули тысячи искр – тонущих во тьме искр. Мириады искр. Не чернота космоса с огоньками звезд – сплошное разноцветное сияние с лоскутками тьмы. Вся верхняя часть корабля превратилась в сплошной экран.

– Боже…

Кажется, это Маша. Или Данилов. Или Карел. Слух отказал, я не узнаю голосов, не чувствую интонаций.

Потому что надо мной – сияет небо.

Небо геометров.

Оно наконец-то смогло упасть на нас.

Небо – или остров из света?

И в этот миг мне показалось, что я понимаю геометров до конца.

Сплошное море огня. Трудно различить отдельную звезду. Муравейник, звездный муравейник – вот чем было небо, в которое они смотрели. Белые, красные, оранжевые, голубые огоньки. Уходящее в бесконечность поле, щедрый звездный посев.

Человек – словно звезда, говорили на Земле. Все кому не лень, от философов до поэтов. И смысл в этих словах всегда был один.

Далеко-далеко друг от друга… мы затеряны в вечной ночи… обронены в великой пустоте…

Человек – как звезда?

Вот они, их звезды. Затмевающие друг друга. Расстеленные ковром. Цепляющиеся одна за другую.

– Я знал… – Рептилоид выпрямился, встал на задние лапки, потянулся к искрящейся тьме. Наши фигуры залило разноцветным звездным мерцанием. Чешуя счетчика будто стала зеркальной – в ней полыхали отражения чужих миров. – Я должен был это увидеть…

Значит, говорит дед.

А что же Карел? Молчит, вбирая информацию?

– Эта дрянь и впрямь долетела… – ровным голосом произнес Данилов. – Петя, ты дурак… но за такое… за такое – спасибо.