Холодно в небесах - стр. 10

– Не знаю, мой господин, я просто чувствую некоторую перемену в себе. Надеюсь, я не ошибаюсь на свой счет и не приписываю себе заслуг, которых не имею.

Бил ожидал заседания Совета, сидя в изоляторе – комнате, зеркальной изнутри. Такое пространство отражало всякое желание, охраняя безопасность небожителей. Не будь этого, Бил разорвал бы небеса на кусочки, уничтожил экран и дал возможность тем, кто внизу, вспомнить, что они тоже люди и тоже имеют право думать и жить так, как хотят сами. Не будь этого, Бил нашел бы главного управляющего и убил бы его. Но вместо этого Бил вынужден был сидеть и ждать, видя только свое многократное отражение в зеркалах.

Пространство изолятора было довольно ограниченно: Бил пробовал ложиться поперек него, и тогда он больно упирался о стену пучком черных волос, собранных на затылке. Юноша был высокого роста, но его тело еще не успело набрать достаточно мышечной массы, отчего он выглядел худым и нервическим. Огромные синие глаза, казалось, занимали треть лица. Они были несколько глубоко посажены, высокие скулы отчетливо выступали, прямой нос и чуть выдающийся вперед подбородок несли отпечаток благородной индивидуальности, что часто считается красотой и чего практически невозможно встретить в лицах простых жителей сообщества. Привлекательная внешность, выделяющая их среди остальных, была побочным эффектом выродков. Многие считали их уродцами, настолько они были другими и больше походили на ненавистных небожителей, чем на нормальных людей. Бил и сам примерно так же относился к себе: он сожалел, что не мог, как все, просто жить и ни о чем не думать, а вместо этого постоянно влипал в неприятные истории. Но больше того он сожалел, что, несмотря на понимание происходящего, ничего изменить был не в силах, что все его попытки что-то сделать либо ни к чему не приводили, либо, как сейчас, оканчивались гибелью других.

Билу не было страшно, он знал, что ему ничто не угрожает, потому что физическое принуждение в сообществе запретили сто пятьдесят лет назад, а разного рода гармонизации он уже проходил, и это никак особенно не повлияло на его жизнь. Билу было очень жаль времени, потраченного на ожидание собрания клоунов – так он называл сенаторский совет.

Юноше казалось, что он провел в изоляторе несколько дней, что время растянулось и сжалось одновременно, а пространство сломалось. Он был уверен, что за ним наблюдают, и это обстоятельство поначалу придавало сил, вдохновляя на мелкие провокации: корчить рожицы невидимым тюремщикам, театрально заламывать руки, изображая муки раскаяния, или, как однажды, притвориться мертвым. Но реакции на его проделки не было никакой, и интерес к самодеятельным выступлениям иссяк, а вслед за этим появились апатия и нежелание о чем-либо сосредоточенно думать. Фрустрация развивалась стремительно, причиной чему было интенсивное воздействие на мозг волн особой частоты: Зиги распорядился «поработать» над его правым полушарием.

Первая попытка заснуть не принесла облечения: Билу приснился странный сон. Измученное сознание вытащило из глубин чудовищно нереальную картинку. Ничего подобного он не видел ни в одной передаче.

Билу снилось, что он на войне. Была ночь, внутри огороженного каменной стеной двора горели костры, вокруг которых сидели солдаты, одетые в короткие кольчуги и медные шлемы с плюмажем из конских хвостов, и негромко переговаривались, не обращая на Била никакого внимания. Они называли друг друга непривычно длинными именами, состоящими из двух или даже трех слов. Язык их был чужим, но Бил понимал каждое слово.