Холодная война: политики, полководцы, разведчики - стр. 9
– Временами трудно отделаться от гнетущего чувства, порожденного сложными проблемами, нависшими над Европой. Они несравнимо острее тех, которые возникали после прошлой войны… Восстановить жизнь в Европе, избавить Европу от анархии и хаоса возможно лишь совместными усилиями трех держав… Внешняя политика Англии веками зиждилась на твердом намерении не допускать господства какой-либо одной страны над Европой. Мы верим в Европу, мы являемся частью Европы, и я убежден, что ни одна страна никогда не будет господствовать над Европой. Она слишком велика для того, чтобы одна нация смогла этого добиться.
Британский министр был настроен примирительно: разумнее стараться урегулировать нестерпимое положение, чем упорствовать по принципиальным соображениям и тем самым не только ничего не уладить, но и вообще поставить под сомнение единственную основу, на которой можно добиться урегулирования в послевоенном мире.
Рузвельт писал Сталину 6 февраля 1945 года: «Соединенные Штаты никогда не поддержат каким-либо образом любое временное правительство в Польше, которое было бы враждебно Вашим интересам».
Рузвельт откровенно говорил Гарриману, что ему в общем все равно, станут восточноевропейские страны коммунистическими или нет. Важнее было обеспечить участие Советского Союза в войне с Японией. Он намеревался сразу же после победы над Гитлером вывести американские войска из Европы.
Рузвельт писал Черчиллю:
«Умоляю, не просите меня оставить американские войска во Франции. Я просто не могу этого сделать! Мне надо будет вернуть их домой. Я отказываюсь опекать Бельгию, Францию и Италию: это вам следует воспитывать и наказывать собственных детей…
Я не хочу, чтобы Соединенные Штаты брали на себя бремя перестройки Франции, Италии и Балкан. Это не наша задача, коль скоро мы отдалены от этих мест более чем на три тысячи миль».
В последние месяцы войны, когда решалась судьба Европы, Франклин Рузвельт, переболевший полиомиелитом, уже медленно умирал от церебральной ишемии. Он страдал от высокого давления. Больное сердце не могло в должной степени снабжать кислородом мозг.
Вице-президент Гарри Трумэн, побывав в Белом доме, бодро сказал журналистам:
– Президент отлично выглядит, мы съели больше, чем я обычно съедаю на обед.
Но друзьям Трумэн с ужасом поведал:
– У Рузвельта трясутся руки, он не мог налить сливки в кофе. Президент с трудом говорит. С головой у него все в порядке, но физически он буквально разваливается на части.
Считается, что на Ялтинской конференции в феврале 1945 года Рузвельт чувствовал себя настолько плохо, что не понимал Сталина.
– Мы действительно всем сердцем верили в то, что занимается заря нового дня, о наступлении которого все мы молились, – вспоминал советник Рузвельта Гарри Гопкинс. – Ни у президента Рузвельта, ни у кого-либо из нас не возникало ни малейшего сомнения в том, что мы сможем мирно жить и ладить с русскими.
Впрочем, никто в действительности не знал, какие мысли скрывал в своей голове Рузвельт. Он был загадочным человеком. И по сей день исследователи еще не до конца в нем разобрались. Мелкие уловки и высокие принципы – все сочеталось в нем самым невероятным образом. Он был политиком до мозга костей.
В Сталине Рузвельт видел партнера в сохранении послевоенного мира. Но если бы он убедился, что советский вождь не таков, каким он себе его представлял, Рузвельт стал бы его противником. 24 марта 1945 года, перед тем как отправиться на воды в Джорджию, Рузвельт прочитал телеграмму своего посла в Москве и произнес: