Холодная весна. Годы изгнаний: 1907–1921 - стр. 28
Няня, всегда охотно раздаривавшая свои вещи, складывала в свой серебристый, окованный железом сундучок все, что у нее было заветного. Там лежали сувениры – память друзей, многих погибших революционеров, наши детские рубашки, платьица и рисунки, подаренные ей. На самом дне сундука хранилось и родительское благословение – кусок затверделого черного хлеба, завернутый в белоснежную тряпочку.
Как только мы приехали в Италию, еще совсем не зная языка, няня стала понимать простых женщин-итальянок. Она вскоре смогла объясняться с ними и была точно осведомлена о том, сколько у которой детей, у кого болен муж и какая из них недавно овдовела.
Няня всегда старалась делать покупки в самых бедных, захудалых лавчонках (у “моих баб”, как она говорила), чтобы поддержать их торговлю. Наша дача стояла в двух километрах от городка, и когда до нее добирался маленький нищий старичок, которого наши аристократические сеттеры встречали недружелюбным лаем, няня вводила его в дом, угощала кофием и давала ему не только хлеб, но и что-нибудь вкусное: апельсин, персик или кусочек пирога.
– Он же старенький, ему тоже хочется.
И няню любили в ответ. “Ее бабы” почему-то изменили ее имя и вместо Прасковьи прозвали “Паулиной”. Нас это смешило:
Няня заботилась обо всех в доме, и фактически все хозяйство было в ее руках: она заведовала бельем, придумывала и готовила обеды и ужины для всех обитателей виллы “Арианна” – задача нелегкая при большом количестве народа и ограниченных гонорарах В.М. Но няня была отличной хозяйкой, и ее пироги, борщ и щи были знамениты. Она знала множество экономных блюд и умела их изобретать, применяясь к денежным условиям данного времени.
Разумеется, все ценили няню, и для каждого было удовольствием помогать ей на кухне или в другой работе.
Столовая была расположена на втором этаже (по-русски), и в ней была устроена маленькая подъемная машина для тарелок и блюд. Но в столовой мы обедали, только когда приезжали важные гости. Зимой все предпочитали есть в няниной кухне, а летом в саду. После ужина все оставались за столом, и пока добровольцы мыли посуду, а няня убирала ее, начиналось чтение, интересное для всех. Главными неутомимыми чтецами были В.М., мама и Вася Сухомлин. Читали много Гоголя, Толстого, Глеба Успенского и Некрасова. Иногда что-нибудь новое из полученных толстых журналов. Окончив работу, не любившая сидеть сложа руки няня бралась за штопку или вязание кружев крючком. Эта привычка к рукоделию передалась нам от няни.
Мне на всю жизнь запомнился эпизод, происшедший уже в начале мировой войны. Взрослые прочли в газетах, что в Сан-Ремо, недалеко от Алассио, произошло убийство русского генерала, лечившегося на Ривьере. Подозрение падало на русскую эмигрантку Горизонтову, ухаживавшую за больным.
Дня через два или три, совершенно неожиданно, незнакомая женщина средних лет, одетая в черное, постучала в нашу дверь. Няня, возившаяся в кухне, открыла ей. Она назвала себя – Горизонтова – и сказала, что хотя она и не знакома с Черновым, но пришла просить помочь ей: у нее нет денег на железнодорожный билет в Париж, где ей предлагают работу.
Няня поняла, с кем имеет дело, и, усадив незваную гостью, поднялась наверх к маме и передала ей просьбу Горизонтовой. Мама и все другие обитатели дачи поспешно наскребли наличные деньги – в доме всё чаще наступали периоды длительного безденежья, и набрать их было нелегко. Однако никто из жертвующих не захотел спуститься вниз к подозреваемой в убийстве.