Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2 - стр. 51
Сектора между дорогами густо поросли деревьями, значит, решил Иван, население не занималось земледелием и, естественно, не производило продуктов питания. Скот пасти негде. Что ещё оставалось? Рыба в озере?
– Далеко, – сказал он, доставая бинокль. – Почему мы так таимся. Разве они могут нас видеть? Да ещё в такую жару?
– Они видят, – уверенно настоял на своём Уленойк, – а жары никакой не боятся.
– Боятся, не боятся, – рассеянно проговорил Иван, устанавливая окуляры. – Питаться-то они чем-то должны. Не воздухом единым жив человек.
– Они не люди!
Иван живо представил образ Напель, её изысканную фигуру, точёные до ослепительного совершенства ножки, чудную грудь, ласковые руки, округлость миловидного лица… И глубоко вздохнув, словно ему не хватало воздуха, произнёс твёрдо:
– Люди они!
– Трёхглазые?
– Ты тоже трёхглазый, да только не знаешь об этом.
– У меня… два глаза, – спохватился Уленойк и ощупал для верности своё лицо. – Было два глаза, пока… – Он покривил губы и не стал объяснять потерю. – У всех людей два глаза, а не три.
– Три, будь уверен. У меня тоже. Просто заросли они у нас. А у них нет… Ладно, посмотрим, так сказать, вооружённым глазом, что там у них делается.
Иван поднёс к глазам бинокль.
– Мне дашь посмотреть? – шёпотом спросил вождь ылимов, похожий на школьника, которому страсть как хочется заполучить в руки игрушку.
– Дам. Помолчи пока и не толкай под руку!
Сильная оптика ринула навстречу взору Ивана картину оазиса.
Он распался на множество отдельных участков. Помимо трёх радиальных, возможно, межевых или пограничных дорог, клочок живой земли вокруг озера изобиловал другими разделительными дорожками и тропами – словно покрыт был муаровой сеткой трещин. Полог растительности теперь оказался не сплошным густым, сквозь него можно было видеть примитивные жилища туземцев – лёгкие строения, состоящие, быть может, из одного навеса. Сами обитатели этого странного поселения в поле видимости отсутствовали.
Чем больше Иван всматривался, тем больше ему казалось, что озеро, деревья, навесы и дороги между ними напоминали аппликацию на кожаных куртках, носимых падкими до всякого рода росписей на одежде молодыми и не очень молодыми его современниками.
Опустив бинокль, Иван разочарованно откинулся к стене. Ради чего он припёрся сюда по адской жаре? Если там, у оазиса, кто-то, может быть, и проживает, то уровень их развития далёк от того, какой ожидался им, когда Уленойк расписывал это племя.
– Там никого нет. И вообще…
– Они там есть, – без колебаний сказал Уленойк. – Затаились и ждут!
– От кого и что?
– От нас с тобой. От кого же? Они не любят… Я же тебе уже говорил, они не любят, когда за ними подглядывают.
Иван тряхнул головой, будто хотел стряхнуть с себя застрявшие слова Уленойка, ибо в них, по его мнению, не было никакого смысла. Убеждённость ылима казалась ему сродни маниакальному наваждению.
– Да откуда им знать о нас? Мы с тобой как мыши… Как ужи приползли сюда и теперь по сути дела тщимся что-то рассмотреть в замочную скважину. Вот и посуди… Ладно. Держи бинокль и смотри, а я схожу туда.
– Ты что, Ваня? – поднял руки кверху Уленойк. – Они же тебя убьют.
– Это ещё надо посмотреть, кто кого, – в запальчивости заявил Иван.
– Не хочу смотреть, как тебя убьют! – Уленойк оттолкнул руку Ивана с биноклем. – Убьют, а потом твою шкуру высушат и сделают бамбум. В него будут бить большими палками, и плясать вокруг него. А самого тебя съедят. Всего!