«Ход конем» - стр. 39
– След, Альба, след! – приказал проводник.
Собака добросовестно обнюхала тряпку, чихнула, взвизгнула и с выражением собачьей тоски в глазах беспомощно уселась у ног своего хозяина.
– Она след не возьмёт, всё зола перебивает, – оправдал Альбу проводник.
– С вами всё ясно, Кауфман, – сказал офицер. – Кто зачинщик побега? – обратился он к шеренге. Заключённые молчали. – Ладно, – сказал начальник лагеря. – Это не моё желание или дурные наклонности, а ваше поведение меня к тому вынуждает.
Махнув рукой одному из своих подчинённых и заложив руки за спину, он двинулся вдоль строя. За ним последовал унтер-офицер с автоматом на шее. Остановившись возле первого заключённого, он долго и пристально на него смотрел. Но не увидел того, чего ожидал. И еле заметным движением подбородка указал на второго, стоявшего следом.
– Этот, – вяло и буднично произнёс он и продолжил мерно шагать дальше.
Короткая очередь. Заключённый дёрнулся, роба вздулась от крови и пуль, а человек рухнул на землю. Офицер, не оборачиваясь, продолжил движение. Остановившись возле третьего, он повернулся через плечо к автоматчику и доверительно сказал ему:
– С детства не люблю чётные числа, – и, указав на четвёртого в строю, бросил: – Этот!
Автоматчик нажал на курок. Ещё один выпал из строя.
Перед офицером плыли лица заключённых. Одно. Второе. Перед каждым новым он делал небольшую паузу, пленный молчал, опускал глаза или голову. Комендант указывал пальцем и продолжал обход. Появилось лицо молодого парня с широко открытыми голубыми глазами. Он сглотнул слюну и зажмурился.
– И?.. – спросил офицер. Заключённый отрицательно замотал головой. Но парень был нечётным, поэтому рядом молчавший чётный упал в снег. Голубоглазый беззвучно заплакал, давясь слезами.
Молчание этого полосатого стада потихоньку стало выводить из себя начальника лагеря, но он всё же решил дать им шанс. Это мало что изменит, но поупражняться в риторике никогда не мешает. Когда-то он брал первые места на историческом факультете. Правда, хорошо подвешенный язык сломал его штабную карьеру и привёл его сюда, но это всё равно было лучше, чем Восточный фронт.
– Я не садист и не животное. Просто я честно делаю свою работу. А солдат должен выполнять приказы своей Родины! Я убью каждого второго из всего отряда. Спасти свою жизнь и помочь Тысячелетнему рейху можно, указав на того, кто задумал этот наглый ночной побег. Хороший паёк, снижение дневной нормы против девяти граммов свинца. Решайте! Я докуриваю сигарету и получаю главаря. Остальным я сохраню жизнь. Слово немецкого офицера. Я солдат, а не палач.
Офицер достал сигарету, унтер-офицер услужливо поднёс ему огонёк. Он курил, сладко затягиваясь, ветерок сносил сигаретный дым в лица заключённым. Через семь минут сигарета закончилась. Указательным пальцем комендант отщёлкнул окурок в сторону. Искря, он шлёпнулся в скользкое снежное крошево и погас.
– Я жду, – многозначительно сказал начальник лагеря.
Над строем повисла тишина.
– Понятно, – офицер снова пошёл вдоль строя. – Этот.
Офицер неторопливо приближался к Егорову и Подкопину, которые стояли последними в шеренге. Неожиданно поляк, стоящий перед Егоровым, кинул на Алексея быстрый злой взгляд. Стало понятно: этот тип все-таки что-то пронюхал. Алексей еле заметно усмехнулся. Провокатор собрался открыть рот. Но его на мгновение опередил Егоров.