Хочу сны. Игра уравнителей - стр. 36

– Хосе!

– Ньютон.

Они улыбнулись друг другу и сцепились в крепком рукопожатии.

Хосе всё время важно улыбался. Его глаза, пылающие тропическим солнцем, казались не по возрасту мудрыми, но исключительно в моменты его молчания. Стоило же парнишке заговорить, всё вставало на свои места.

– Ньютон! – когда он гоготал, за пухлыми коричневыми губами обнажались жёлтые зубы и тёмные бреши в местах их отсутствия. – Ну и имечко! Тоже учёный что ли? Или родственничек?

– Нет, – терпеливо отвечал Ньютон, немного задетый дерзостью мальца. – Это прозвище. Тебе тоже лучше бы придумать прозвище. Так говорит Гуру. В мире снов лучше не раскрывать друг другу своих настоящих имён и личностей.

– А это и так прозвище. У нас всех так в роду звали. И деда, и папашу моего! И вся наша деревня – Хосе! Все – Хосе, и я – Хосе!

Хосе оказался кубинцем с испанскими корнями. Ньютон удивлялся его отменному владению русским языком, пока Гуру не объяснил:

– В мире снов все говорят на едином языке – на языке разума. Это происходит благодаря тому, что здесь наш разум подпитывается энергией мира снов, а в энергии этой растворено столько диалектов и языков, сколько существовало за всю историю человечества. В данном случае разум можно считать синхронным переводчиком. Например, ты думаешь и говоришь на русском, Хосе – на испанском, но оба вы понимаете друг друга благодаря тому, что при коммуникативном контакте твой и его разум подстраиваются под частоту друг друга и транслируют слова собеседника уже в переводе.

Каждый день они втроём встречались либо в бункере, где Гуру объяснял теорию, либо в назначенной учителем локации. При этом, сам он лишь описывал ученикам место встречи, и им ещё приходилось отыскать его. В локациях общей территории они оттачивали техники и осваивали возможности, даруемые миром снов.

– Это прекрасно, что вас теперь двое… – часто приговаривал Гуру.

И Ньютон и Хосе постоянно следили за успехами и провалами друг друга, ожесточённо соревнуясь в том или ином ремесле. У Ньютона было больше опыта снохождения, чем у Хосе, да и сознание он имел более сформированное, чем у подростка, а потому всё у него получалось практически сразу, что очень злило и раззадоривало молодого «аборигена».

Импульсивный холерик Хосе много болтал и смеялся, и часто это мешало ему концентрироваться, когда перед ним и Ньютоном стояла задача за несколько секунд преобразовать пространство в лабиринт и пройти его раньше, чем их настигнут хранители. Хосе всё ещё боялся хранителей куда сильнее, чем Ньютон.

Казалось, малец всё ещё видел в чёрных тенях свой самый потаённый страх. Ньютон тоже порой видел в бесплотных уродливых глазницах свой кошмар, но это происходило лишь при близком контакте с хранителями. Хосе же бежал прочь от монстров и постоянно оборачивался назад, где немые они неслись следом. Малыш замедлялся, и глаза его тускнели от ужаса.

– Хосе! Чего ты там плетёшься? – кричал Ньютон, чтобы отвлечь подростка, и тогда глаза Хосе вновь оживали от смеха и радости соперничества.

– Лучше сам поднажми, Ньютон-хамон! Иначе я тебя уделаю! – кричал он в ответ и прикусывал высунутый кончик языка.

Соревнуясь в хождении по воздуху, Хосе пытался мысленно сбросить на Ньютона какой-нибудь камень с вершины утёса, до которого им требовалось добраться. Но из-за этого он сам терял концентрацию, и воздушные ступени исчезали под его старыми, не по размеру большими кроссовками.