Хочу ненавидеть тебя - стр. 31

— Я не знаю! Не знаю! Но если любишь, можно простить все! И моя мама простила, и мой отец никогда не поднял на нее руку, никогда ей не изменял. Для него семья все! Когда потребовалось, отказался от успешного бизнеса ради безопасности семьи! А твой отец от чего отказался ради тебя?! Или тебя держали в неведении от его дел, чтобы на совершеннолетие принести в жертву для избиения девственницу!? И ты принял бы это?! Ты бы стал таким же, как твой отец?!

Мы были так близко. Неприлично близко. Его горячее никотиновое дыхание опаляло кожу лица, губы сжаты, а глаза метали молнии. Я бы еще много хотела сказать, но он вдруг взял меня за горло, сжал его так сильно, что стало трудно дышать. При этом почти коснулся губ.

— Рыжую.

— Что? — не поняла я. Может быть, потому что воздуха в легких все меньше, а может быть, потому что кожа его рука жжет меня изнутри, превращая в тающее сливочное масло. Я вцепляюсь в его руку ногтями. — Отпусти.

— Я бы хотел себе рыжую девственницу. Я бы хотел себе тебя. Я так давно тебя хочу, что готов поверить во все, готов отпустить тебя домой. Сделать все, только чтобы ты полюбила меня. Простила меня.

Я не знала, что на это ответить, не знала, как произносить слова, как составлять из них предложения. В один миг гнев и злость трансформировались во что-то очень опасное, очень взрывоопасное, готовое рвануть в любой момент.

Мне нужно бежать, рвануть, взять бритву, что лежит совсем рядом, а я пошевелиться не могу, вздохнуть не могу, только смотреть в его глаза и сгорать изнутри. Его губы, словно вспышка спички, поджигают фитиль, огонек на котором стремительно бежит к взрывчатке. Он целует меня жадно, больно, наказывая за слова, которых он не хотел слышать, за правду, которая ему не понравилась. А я отвечаю. Твержу себе, что этого не должно быть, я не должна купаться в его грубости, в его силе и тяжелых эмоциях, но я не могу остановиться.

Не могу даже пискнуть, когда он обхватывает вместо горла мой затылок, а второй рукой находит грудь. Меня как током прошибает. В груди рождается утробный стон, и я обхватываю его широкие плечи, словно цепляясь за крохи разума.

Но они исчезают, когда он укладывает меня на постель и пальцами гладит соски, не отпуская из плена губы. Целуя, терзая, мучая. А затем его пальцы уже между ног, мягко и нежно нажимают на бугорок, не дают стыдливо свести ноги, дарят ощущения, которых я так и не дождалась ночью.

Я не способна соображать, думать, мыслить рационально, сейчас я одна сплошная струна души, на которой Богдан умело играет, прекрасно зная, как именно нужно ее настраивать. Я хотела доказать ему, как он не прав в своем заблуждении, а оказалась в ловушке собственного заблуждения сама. Ведь он наверняка делает это с какой-то целью, но мне все равно. Сейчас мне наплевать на все, кроме его мускулистого тела, что давит на меня сверху, его языка и губ, обжигающих меня, кроме его пальцев, творящих волшебство.

15. Глава 15.

Я даже не поняла, когда он снял с меня футболку, когда снял свои штаны. Даже не осознала, когда поцелуй превратился в прелюдию к чему-то большему.

Он жадно сосал мой язык, а я захлебывалась в наслаждении, ерзала, пока он терзал мой клитор пальцами. Ощущала это… Горячее. Томительное. Приближение неизведанного, сладкого, мучительного удовольствия. Словно видела его перед собой, но не могла схватить. Словно не могла перешагнуть через барьер своих сомнений. Но их смел Богдан горячим шепотом, назвав меня: