Хищники - стр. 24
– Слушаюсь! Заодно спросите у его превосходительства, за что он Серикова уволил.
Филиппов вернулся от градоначальника только через четыре часа. Он сразу же проследовал в кабинет Кунцевича и войдя туда, бросил на стол коллежского секретаря папку с дознанием.
– А вы, Мечислав Николаевич, везунчик! Выслушав мой доклад, градоначальник вызвал Обенякова и тот сразу же признался, что взять папки с прошениями об отпусках его попросил кронштадтский полицмейстер Шарафов. На наше счастье, у его превосходительство очень непростые отношения с Макаровым[24], поэтому сведениям этим градоначальник даже обрадовался. Нам поручено в кратчайшие сроки провести негласное дознание по поводу злоупотреблений Шарафова и представить материалы Клейгельсу. Но дознание должно быть абсолютно секретным! Его превосходительство совершенно не хочет, чтобы кто-то знал об его участии в этом деле. Так что перепоручить дознание никому из подчинённых не получится, дознавать будете лично и в одиночку. И ещё. Господин градоначальник сказал мне дословно следующее: «Пусть ваш Кунцевич держит язык за зубами, а то я вспомню про Ведерникова». Вы понимаете, что он имел ввиду?
– Понимаю-с. – Мечислав Николаевич аж пошатнулся.
– А я, признаться честно, нет. Что это за Ведерников?
– Я не уверен, что его превосходительство хотел бы, чтобы вы о нём узнали[25].
Филиппов вновь наградил подчинённого долгим взглядом, но более ничего про Ведерникова узнать не пытался.
– Кстати, спросил я у его превосходительства о причинах увольнения Серикова. Но тот мне ничего про них не рассказал, сказал только, что они к делу никак не относятся. Остаётся поверить ему на слово.
Начать «копать» по Шарафова Мечислав Николаевич решил с беседы с Обеняковым. Этот околоточный личностью был весьма примечательной. Будучи правой рукой полицмейстера и его представителем при переговорах с подрядчиками, он имел свой жирный кусок от этого пирога. Но этим тысячным куском Степан Степанович не довольствовался. Не гнушался он ничем. Брал деньги за содействие в переводе околоточного из низшего разряда в высший, за мзду предупреждал приставов о ревизии их участков, не брезговал рублёвыми подношениями городовых к Рождеству и Пасхе. А когда Обеняков по поручения полицмейстера посещал какое-нибудь участковое управление, то, прощаясь с приставом, всегда просил:
– Не одолжите ли, ваше высокоблагородие полтинничек на извозчика, а то я кошелёк в части забыл. Я отдам, непременно отдам. Только вы, будьте любезны, при нашей следующей встрече напомните.
Естественно, что о долге ему никто никогда не напоминал.
Полицмейстер второго отделения имел резиденцию в той же Казанской части, где помещалось и сыскное отделение. Частный дом состоял из нескольких строений, не соединённых между собой внутренними переходами, поэтому Кунцевичу пришлось облачиться в шубу, выйти на Офицерскую, свернуть в Львиный переулок и зайти в дом 99 со стороны набережной. Обеняков был с ним весьма любезен:
– Да ежели бы я знал, ежели бы я знал! Понимаете, Мечислав Николаевич, – околоточный знал всех классных чинов наружной и сыскной полиции в лицо и по имени отчеству, – пришёл ко мне господин Шарафов и рассказал страшную историю. Так мол, и так, совершается противуправительственное преступление – поступают в его адрес подмётные письма. И сдаётся ему, Шарафову то бишь, что письма эти пишет полицейский чиновник. Вот он меня и попросил две папочки с рапортами на отпуск за прошлый и позапрошлый год ему представить. Я предложил к его превосходительству обратиться, но Шарафов сказал, что для беспокойства господина градоначальника оснований пока не имеется, проверит он всё мол, а уж тогда и доложит. Я ему, дурак старый, и поверил, доставил папки. Вот и всё моё прегрешение.