Хищник - стр. 21
«Случай…»
Случай и есть. И случай этот зовут Грета, но Грета…
«Грета знает про Марка… и про меня…»
Невероятное знание Греты должно было иметь объяснение, но ничего путного в голову, увы, не приходило. Однако же факт – Дарья «чувствовала» Грету точно так же, как некогда Марка.
«Кто она?» – но для того, чтобы сказать, кто такая эта Грета, следовало прежде объяснить, кто таков Марк, и что в нем такого особенного. Однако про Марка Дарья не знала ничего. Даже того, человек ли он?
«Человек, наверное…» – подумала она неуверенно, вновь наполняя внезапно опустевший стакан.
«Возможно, человек».
Однако могло случиться и так, что всего человеческого в Марке одна лишь наружность. В то давнее теперь время, когда они встретились, мысль эта не раз навещала Дарью, и однозначного ответа на этот странный вопрос она так и не получила. Даже «метаморфоза» не расставила точек над «i». Не зная истинной природы вещей, за чудо можно принять и взрыв снаряда, и уж тем более эффекты «технической левитации».
– У тебя, Дари, светлая голова. – Марк сидел напротив, курил трубку, смотрел сквозь дым. – Острый ум… Ракицкий сказал «мужской»? Дурак он этот Ракицкий, хоть и профессор. У тебя не мужской ум и не женский. У тебя ум математика. Дар божий. Интеллект огромной мощи, и то, что он «живет» в голове женщины, это всего лишь факт биографии.
– Исключительный факт, – выдавила Дарья, чувствуя, как стекает из угла рта вниз по подбородку очередная струйка слюны.
– Женщины-математики твоего уровня редкие птицы, – не стал спорить Марк.
Он был единственным, кто смотрел ей в лицо без сострадания и печали. Кто воспринимал ее такой, какая есть, не испытывая – во всяком случае, так представлялось – никакого особого неудобства, то есть без ущерба своему эстетическому чувству.
– Тем не менее, полагаю, что ум твой все-таки более женский, чем мужской, хотя ты и умнее абсолютного большинства мужчин. Быть женщиной не оскорбление, Дари. Вот что я хотел сказать.
– Я не женщина, – возразила Дарья. – Я урод.
– Одно другому не мешает, – отмахнулся Марк и достал из внутреннего кармана пиджака маленькую серебряную фляжку. – Ты инвалид, Дари. С этим не поспоришь, но ты женщина-инвалид. Это тоже факт.
Он отвинтил крышечку и сделал маленький глоток.
– Очень крепкий напиток… Почти девяносто градусов.
– Спирт? – спросила она.
– Нет, но по содержанию близок к тому, чтобы быть им. Шдэрх.
– Что? – не поняла Дарья.
– Этот напиток называется. Шдэрх, – объяснил Марк. – Это не по-русски, а в переводе что-то вроде «Грозового перевала». Да, пожалуй, так и есть – «Грозовой перевал».
– Где? – ей трудно было произносить длинные фразы, и везде, где возможно, она ограничивалась короткими.
– Далеко, – вздохнул Марк, пряча фляжку в карман. – Ты не знаешь.
Такое возникало иногда в их беседах. Они набредали на тему, которая была Марку неприятна, или, что случалось чаще, он просто не хотел объяснять нечто, связанное с его прошлым. А оно у Марка было, надо полагать, ой какое непростое. Это Дарья знала наверняка. «Чувствовала». Хотя и не смогла бы, наверное, облечь это «знание» и это «чувство» в слова.
– Чувствуешь? – неожиданно спросил Марк.
Врать не хотелось. Хотелось говорить правду.
– Да.
– Ну, и что ты там «увидала»?
– Не знаю… словами… не объяснить.