Хэппи энд - стр. 4
Она тоже была немолода. Можно сказать одного возраста они были. Коротали свой век вместе вот уж тринадцать лет. Уайти взял её малюсеньким бледным щенком в собачьем шелтере через несколько лет после смерти жены поняв, что не может начать строить заново свое личное счастье. Не может. Да и не хочет. А собака – это другое. Бегает себе, хвостом виляет, заботы требует. Всё не один.
С тех пор много лет прошло. И хорошо им было вместе. Понимали друг друга с полуслова, а чаще вообще без слов: с виляния хвоста, с наклона головы. Вообще не понятно с чего, с одной мысли понимали.
В эту зиму снег валил почти без выходных. Небо и теперь было затянуто свинцовым тяжелым покрывалом туч, хотя ни Таша ни Уайти этого не видели. В декабре темно бывает по двадцати часов в сутки. Но им и не надо было ничего видеть. Они знали все тропинки и деревья в округе. Каждый кустик, к которым носили овощи для голодных зайцев, знали наизусть. На нюх, так сказать.
В эту ночь не мело. Приморозило. Самое время подкормить куцехвостых.
– Овощей с огорода всегда с излишком, а так глядишь, Таша, когда-никогда зайчатинкой полакомимся, – объяснял старик.
Что поделать – Аляска, многие люди живут рыбалкой и охотой.
– Ну что, пошли, Ташка, пока темно, – ворковал Уайти, с трудом натягивая разбитые валенки со снегоступами на изуродованные ступни с шароподобными косточками возле больших пальцев, – зайцев кормить ночью следует, Таша, – поучал он собаку, вот уже в миллион первый раз, – и обязательно в кустах, чтобы орлы, которых здесь великое множество, не полакомились зайчатинкой.
Она внимательно слушала, склонив на бок голову, отчего приходилось приподнимать одно ухо, чтобы лучше слышать. Ухо ослабело и так и липло к скуле. Таша миллион и один раз слышала, почему зайцев следует кормить только по ночам и только в кустах. Она выучила это наизусть. Но ретриверша любила внимать скрипучему спокойному бормотанию Уайти, пусть думает, что ей интересно, поэтому всячески изображала внимание.
Наконец Уайти поднялся. Таша радостно скульнула, завиляла хвостом, побежала вперед и открыла дверь, толкнув её мордой. Человек и собака вошли в таёжную ночь.
Как обычно, сделав большую, километра в два петлю, и оставив длинноухим под знакомыми кустами угощение, парочка завернула к дому. По пути Таша иногда забегала вперед и настороженно, как настоящая охотничья собака, подняв переднюю лапу, замирала прислушиваясь. То отставала, и надолго зависала возле какого-нибудь куста, обнюхивая его со всех сторон. Уайти за неё не боялся – собака знает дорогу к дому. Главное, чтобы медведя не разбудила – шатун в лесу опасное соседство.
Когда их дом показался в поле зрения, Уайти оглянулся, отыскивая глазами бежевую тень, шагнул в сторону и… «шшшшахххх», – неожиданно провалился в какую-то дыру, прикрытую снегом.
– Кхыы-кхыы, – не то закашлял, не то застонал Уайти… – Ташшаа, – прохрипел – всё на что был способен.
«Только что она может сделать? – промелькнуло, – самому надо выбираться… холодно, нельзя тут разлёживаться… так и замерзнуть недолго… кто за ней тогда присмотрит…»
Он попытался встать, но только вскрикнул от обжигающей резкой боли в спине, и отключился.
Сколько Уайти пролежал без сознания, он не знал. Холод, видимо, притупил боль. Он открыл глаза.