Хаосовершенство - стр. 29
«Я не хочу так!»
Ева совсем одна. Останавливается на перекрестке и прижимается к металлическому столбу светофора. Мокрой спиной к мокрому столбу. Мертвая Ева к мертвому железу.
А вокруг бурлит жизнь, даже кипит жизнь, потому что неподалеку идет погром, и погром в самом разгаре. Вокруг они все. Люди. Мир.
А Пума совсем одна.
«Я умираю!»
Но даже с этим приговором можно было бы смириться. В конце концов, все мы когда-нибудь умрем, а знание, что ты почти за чертой, способно подстегнуть на безумства. И в первый момент Ева думает именно так:
«Теперь меня никто не остановит!»
Ведь терять-то нечего!
Однако сволочной Скотт влил в нее весь заготовленный яд:
«Я слышал, прелаты посылали сообщение Сорок Два, который построил на употреблении „синдина“ свое мерзкое учение…»
Неужели прелаты рассказали Сорок Два об опасности «синдина»? Но как? Прислали сообщение на коммуникатор? Смешно. Приехали к нему?
«Он был в Мутабор! Мы с Розой сопровождали Сорок Два к храмовникам».
А следующая мысль скручивает душу Евы в вопящую от боли спираль:
«Так вот почему храмовники не дали Сорок Два „синдин“!»
Пророк сказал, что они отказали, поскольку ненавидят мир Цифры. Пророк сказал, что Мутабор стал врагом, и начал войну. А Мутабор пытался донести до Сорок Два, что «синдин» убивает.
«Но почему они не объявят об этом на весь мир?»
Потому что «синдин» и так убивает, как и любой другой наркотик. И кого взволнует, что у него есть дополнительный и весьма поганый эффект? Да никого! До тех пор, пока это не коснется лично.
«Ты предал меня, любимый… Ты меня предал…»
Пальцы Пумы ерзают по металлическому столбу, слезы на щеках смешиваются с дождевой водой, а губы тихо шепчут:
«Ты меня предал…»
– Ногами шевели, Крис, ногами! Хватит на сегодня! Наработались! Хватит! Шевелись, твою мать! Не тормози!
Жозе тарахтит без умолку. Перенервничал, понятно. За творчество ведь Кристиан в ответе, он под пули и дубинки лезет, синяки, шишки и пинки от безов да бандитов получает. Кристиану знакомо, а вот Жозе к такому обороту непривычен, потому и тарахтит. Страх на волю выпускает.
– Идиот! В самое пекло… В самое!
Голос срывается, соскальзывает в забавный фальцет, но семенит Жозе быстро и друга за рукав тянуть не забывает.
– Домой, домой, пока они второе оцепление не выставили! Слышишь меня, художник? Домой надо… хоть пешком, хоть такси ловить…
– Да, да, да…
Кристиан тоже не в себе, он еще там, в пекле, среди погромщиков, жертв, пороха, гари и крови. Увлекаемый прочь, он продолжает озираться и, если замечает что-нибудь интересное, немедленно вскидывает фотоаппарат. Женщина с разбитой головой прижимает ко лбу взмокший от крови платок, взгляд остановившийся – еще не оправилась от шока… Фотоаппарат выхватывает очередной эпизод и превращает его в память. Женщину тащит за руку какой-то длинный тип. Лица не видно. Муж? Друг? Если повезет – муж или друг. А если не повезет, в ближайшем тупике женщину ожидает продолжение неприятностей. Погром все спишет. Погром… Двое бродяг избивают хозяина лавки, третий потрошит кассу – все правильно, безы слишком заняты. Погром, мать его, погром… Поникшая девчонка…
Кристиан узнает. Удивленный, опускает фотоаппарат, не веря, что объектив поймал то самое лицо… то самое…
– Боже мой!
Хищница? Пантера? Тигрица? Она. Сомнений нет – она! Но что, ради всего святого, случилось? Что?! Кто у нее погиб?