Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - стр. 64
Наконец, еще один вариант изложения анализируемых событий представлен в сочинении арабского автора XIV в. ал-Муфаддаля: «Тогда Берке послал к Хулавуну послов своих и отправил с ними волшебников, (которые должны были) погубить волшебников (sic! – Р. П.) Хулавуна… Хулавун приставил к этим посланникам людей для прислуживания им и, в том числе, приставил волшебницу из Хатая по имени Камга, для извещения его о действиях их (посланников). Узнав, в чем дело, она уведомила его (Хулавуна) об этом. Он велел схватить их и засадить в крепость Телу, а потом, через 15 дней после взятия их, умертвил их… Когда до Берке дошло (известие) об убиении послов и волшебников его, то в нем пробудилась вражда к Хулавуну…» [Тизенгаузен, 1884, с. 188–189]. Несмотря на то, что в данном сообщении речь идет не о военачальниках, а о послах, это, несомненно, очередная, хотя и оригинальная, версия тех же событий.
Итак, в нашем распоряжении имеется целый комплекс сведений из источников различного происхождения, позволяющий провести историко-правовой и историко-процессуальный анализ событий, повлекших расправу ильхана Хулагу со своими военачальниками, происходившими из рода Джучидов.
Прежде всего постараемся дать характеристику правовых отношений между Хулагу и Джучидами, чтобы понять, насколько правомерным было вообще поднимать вопрос об ответственности последних.
На первый взгляд, казалось бы, можно принять версии Рашид ад-Дина и до некоторой степени Григора Акнерци: речь идет о военачальниках Хулагу, который в качестве главнокомандующего походом соответственно имел всю полноту власти над своими подчиненными, делегированной ему, как следует из сообщения Акнерци, еще Менгу-ханом, т. е. монгольским ханом Мунке (1251–1259), который, согласно Григору Акнерци, даже прикомандировал к нему несколько судей-яргучи.
Источники и монгольского имперского, и иностранного происхождения донесли до нас сведения о властных полномочиях монгольских предводителей. Так, Алла ад-Дин Джувейни приводит положение, которое относит к Великой Ясе Чингис-хана: «Повиновение и послушание таковы, что, если начальник тьмы, – будь он от хана на расстоянии, отделяющем восток от запада, – совершит промах, (хан) шлет конного, чтобы наказать его, как будет приказано; прикажут “голову” – снимут, захотят золота, возьмут» [цит. по: Вернадский, 1999, с. 48].
Западные современники, побывавшие в монгольских и золотоордынских владениях, также неоднократно обращали внимание на беспрекословное исполнение воли вышестоящих правителей и военачальников. Иоанн де Плано Карпини отмечал: «Император татар имеет надо всеми удивительную власть… Кроме того, что бы его властью ни было им приказано в любое время и в любом месте, будь то по поводу войны, жизни или смерти, они выполняют без всяких возражений… Вожди имеют такую же власть над своими людьми во всем…» [Плано Карпини, 2022, с. 150–151]. Вторит ему и Бенедикт Поляк, его спутник по францисканской миссии в Монгольскую империю 1245 г.: «Кроме того, они также послушны своим господам более, чем другие народы, или даже больше, чем лица духовного звания своим прелатам… Ибо у них нет выбора перед смертью или жизнью, раз так сказал император» [ «История татар»…, 2002, с. 121]. Доминиканец Рикольдо ди Монтекроче в «Книге паломничества», составленной во Флоренции около 1300 г., в том числе по рассказам миссионеров, побывавших в чингисидских государствах, приводит сходные сведения: «Но они также соблюдают такое повиновение их господину, что, когда случится, что кого-либо приговорят к смерти, господин говорит: “Схватите такого-то и усыпите его”. Ибо они не называют смерть смертью, а зовут ее обычно сном. Тогда те приходят к тому, кого следует убить, и говорят: “Господин повелел, чтобы мы тебя схватили и усыпили”. Тогда тот отвечает, говоря: “Он сам говорит и повелевает?” И немедленно после того, как услышит, что так, он протягивает руки, чтобы его связали, и говорит: “Тогда вяжите меня”» [Хаутала, 2019, с. 153–154].