Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - стр. 29

Вполне возможно, последнее высказывание является преувеличением (как и описанная Джузджани «мистерия хаоса» после взятия Ургенча), однако нельзя исключать, что Джучи мог себе позволить некоторую несдержанность в оценках своего отца, тем более что и Чингис-хану приписывается фраза, которую он якобы произнес, будучи выведенным из себя своеволием первенца: «Я его казню, не видать ему милости» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 79].

Вряд ли следует принимать всерьез подобные высказывания, учитывая, насколько основатель Монгольской империи выделял своего старшего сына. Джучи не только первым получил улус после покорения «лесных народов», но и стал обладателем самых обширных владений при разделе их Чингис-ханом между сыновьями и родичами после завоевания Хорезма. В.В. Трепавлов совершенно обоснованно рассматривает Джучи как официального соправителя отца в отношении «западных улусов», хотя позволим себе не согласиться с тем, что первенец уже при жизни мог носить титул их «старшего хана». На это указывает упоминание Джучи в источниках под разными титулами: Джувейни именует его «улус-иди», т. е. «правитель улуса» [Джувейни, 2004, с. 57, 557], Лубсан Данзан – «наместником» или «даругачи кипчаков» [Лубсан Данзан, 1973, с. 229, 230] (см. также: [Ускенбай, 2013, с. 54]), составители «Юань ши» – «циньваном запада» [Золотая Орда…, 2009, с. 221].

Особенности политической позиции Джучи не были секретом для Чингис-хана и других его сыновей. Это подтверждается, в частности, тем, что в перерывах между своими военными кампаниями основатель Монгольской империи поручал первенцу не какие-либо военные миссии, а организацию охоты – об этом сообщают, в частности, Джувейни и Абуль-Гази [Абуль-Гази, 1996, с. 78, 79; Джувейни, 2004, с. 29] (см. также: [Бартольд, 1963, с. 452, 522]).

Напряженность в отношениях Джучи с отцом, выражавшаяся, в частности, в уклонении первенца Чингис-хана от участия в курултаях и прочих мероприятиях и постоянном пребывании его в своих новых владениях на последнем этапе жизни, о чем упоминает ряд тенденциозных источников и базирующихся на них исследований [Рашид ад-Дин, 1960, с. 78–79; СМИЗО, 1941, с. 14] (см. также: [Бартольд, 1963, с. 525, 531; Кычанов, 2001, с. 35; Темиргалиев, 2016, с. 142–143]), опровергается сообщениями других средневековых исторических сочинений. Так, Джувейни сообщает, что, когда Чингис-хан завершил свою хорезмскую кампанию и призвал к себе сыновей, Джучи, пребывавший в Дешт-и Кипчаке, немедленно откликнулся и прибыл к отцу [Джувейни, 2004, с. 94]. Абуль-Гази также упоминает, что вскоре после покорения Дешт-и Кипчака старший сын прибыл к отцу, пригнав в дар сорок тысяч лошадей [Абуль-Гази, 1996, с. 79] (см. также: [Ускенбай, 2013, с. 54–55]). Опровергаются источниками и неприязненные отношения Джучи с братьями. Так, Гетум (Гайтон) описывает, как Чагатай, потеряв немало людей на пути в Малую Индию, добрался до владений Джучи, который «из сочувствия к своему брату, из земель, которые он ранее приобрел, щедро предоставил часть ему и его людям» [Хаутала, 2019, с. 215] (возможно, впрочем, что это сообщение отражает претензии потомков Джучи на часть владений Чагатая во второй половине XIII в.: далее автор констатирует, что Барак, потомок Чагатая, «удерживает теперь домен Джучи»). В свою очередь, и Абуль-Гази упоминает, что во время визита к отцу Джучи «к своим младшим братьям показал полную и нежную привязанность» [Абуль-Гази, 1996, с. 79]. Думается, подобные детали также дополняют образ Джучи как взвешенного и разумного правителя, не желающего конфликтовать с кем бы то ни было при отсутствии серьезных оснований.