Гвен Винн. Роман реки Уай - стр. 35
Укор ее тоже деланый, хотя, возможно, какую-то досаду она ощущает. Ее притягивает жизнь, которую можно назвать passe (Прошлое. Фр. – Прим. перев.), и она начинает это сознавать. Вероятно, он чувствует то же самое. Впрочем, его мнение ее не интересует – за исключением одного аспекта и по причинам, не зависящим от ее надуманной ревности. У нее есть цель, к которой она стремится и ради которой должна удержать над ним власть, которой когда-то обладала. И она хорошо знает, как это сделать, разжигая огонь любви, когда он затухает, прибегая к его чувству жалости или разжигая его ревность, что она отлично умеет делать с помощью своих французских способностей и темных горящих глаз.
Он смотрит сейчас в эти глаза, и в нем вспыхивает прежнее пламя, он снова чувствует себя ее рабом, как и тогда, когда стал ее мужем.
Но ничего этого он не показывает. Сегодня он наедине с самим собой, он замкнулся и от нее, и от всего мира. Поэтому, вместо того чтобы ответить взаимностью на ее ложную нежность – он словно чувствует, что она ложная, – Льюин Мердок делает еще один глоток бренди и молча продолжает курить.
Теперь, на самом деле придя в ярость или разыгрывая ее, она восклицает:
– Perfide! (Вероломный. Фр. – Прим. перев.) – Она презрительно кивает головой, как умеют только дамы парижского полусвета. – Храните свою тайну! Какое мне дело? – Потом, сменив тон: – Mon Dieu! (Боже мой, фр. – Прим. перев.) Франция, дорогая Франция! Зачем я тебя оставила?
– Потому что ваша дорогая Франция стала действительно слишком дорогой для жизни.
– Какая двусмысленность! Вам она, наверно, кажется остроумной! Дорогая она или нет, но лучше чердак там, комната на самой жалкой антресоли, чем это. Я лучше буду служить в табачной лавке, держать gargot (Харчевня, фр. – Прим. перев.) на Монмартре, чем вести такую triste (Грустный, печальный, фр. – Прим. перев.) жизнь, какая у нас сейчас. Жить в конуре, которая грозит обрушиться нам на голову!
– А как бы вам понравилось жить вон там?
Он кивком указывает на Ллангоррен Корт.
– Вы развлекаетесь, мсье. Но ваши шутки неуместны – учитывая нашу нищету.
– Возможно, когда-нибудь вы там будете жить, – говорит Мердок, не обращая внимания на ее замечание.
– Да. Когда небо упадет, мы сможем поймать жаворонка. Вы, кажется, забыли, что мадмуазель Винн молода и по естественному закону природы переживет нас обоих. Если только не сломает шею на охоте, не утонет в реке или не встретится с каким-нибудь другим несчастным случаем.
Последние слова она произносит медленно и подчеркнуто, А потом молчит и значительно смотрит ему в лицо, словно проверяя их воздействие.
Достав трубку изо рта, он отвечает на ее взгляд – и тут же, вздрогнув, отводит свой, В ее глазах он прочел то, что можно было увидеть в глазах Мессалины или убийцы Дункана (Жена Макбета, героиня трагедии Шекспира. – Прим. перев.). Совесть его, закаленная долгим путем грешника, кажется слишком нежной по сравнению с совестью этой женщины. И он это знает, знает ее прошлое, ее характер и понимает, что она способна на все, даже на преступление, на которое сейчас намекает. Это не больше и не меньше, как…
Он не смеет доводить эту мысль до конца, тем более выразить ее в словах. Он еще не готов к этому; хотя день за днем все больше привыкает к ней –страшный замысел, все еще смутный, но ему немного нужно, чтобы принять форму и искушать исполнить его. Мердок знает, что искуситель с ним рядом. Не в первый раз слышит он подобные речи из этих прекрасных уст.