Гваделорка - стр. 30
– Сейчас кому-то оторвут косы! – угрюмо пообещал интеллигентный и воспитанный Никель. И приподнялся на локтях.
– Ай! – Лорка спиной назад кувыркнулась в лебеду, вскинув тощие ноги в плетенках. – Ну я же правду говорю! Ты даже Марину Рашидовну переспорил!.. Мальчишки, ну Ване же интересно!
– Мне правда интересно, – вступился за Лорку Ваня. – Марина Рашидовна – это кто? Учительница?
– Естественно… – вздохнул Никель.
– Я ни разу в жизни не мог переспорить ни одну учительницу, – признался Ваня. – Несколько раз пробовал, а результат один: «Завтра приведешь маму!»
– У Никеля по-другому, – объяснил Андрюшка. – У них с Мариной был научный спор. Про французов…
– Как это? – Ваня взглянул на Никеля. Не хотелось ему, чтобы Никель огорчался из-за Лорки. Если даже полушутя – все равно не надо. И Никель, чуткая натура, уловил настроение гостя. Повозился и стал говорить своим прежним голосом:
– Да ну… такая история… про историю…
3
– Марина у нас в пятом классе начала преподавать этот предмет, – сказал Никель. – Вся решительная такая, ее боялись даже. Марширует по классу, указка у нее – как шпага… Но интересно рассказывала. Про Древний мир… Но главная любимая тема у нее была не про Древнюю Грецию и не про Рим, а про Французскую революцию. Вот она поговорит про троянцев, а потом незаметно перескакивает на восемнадцатый век. Марат, Робеспьер, «Марсельеза»… А мы с Толиком Казанцевым дуемся в «морской бой». На расстоянии, через две парты. Я ему на пальцах стал показывать координаты, а Марина заметила.
«Кельников, можно узнать, что означает твоя азбука для глухонемых?»
Я говорю:
«Извините, но это тайна».
Она:
«То есть всякие твои глупые тайны важнее урока?»
Я обиделся: не знает, а говорит, что глупые! И в ответ ей:
«Но сейчас ведь не урок. Вы не по программе рассказываете…»
Вмешался Федя:
– Маринушка аж позеленела… Думала, наверно, за шиворот – и за порог! Но потом вспомнила: «Мальчик недавно из больницы…»
– Да не думала она, чтобы за шиворот, – возразил Никель. – Она все же не такая… Но разозлилась, конечно…
«Пусть не по программе, – говорит, – но идеи Великой французской революции, Свобода, Равенство и Братство, не заслуживают такого циничного равнодушия…»
А я в больнице, уже после операции, прочитал книжку «Комиссар Конвента». Мне там одна девочка ее дала… Как раз про те французские дела. Вот я и говорю Марине:
«Все эти идеи – сплошное вранье. То есть неправда, извините, пожалуйста…»
– Вот тут она и правда позеленела, – вставил Андрюшка.
– Ну, ее можно понять… – вздохнул Никель. – Только на меня тогда нашло что-то такое… неуступательное…
Она говорит с таким железным звоном:
«Может быть, ты, Кельников, аргументируешь свои слова?»
А я ей:
«Там нечего аргументировать. Не было у них никакой свободы и братства. Только равенство. Потому что перед гильотиной все равны. Сперва раскрутили свою революцию, а потом друг дружке поотрубали головы…»
– Там еще про Наполеона у вас было… – напомнил Федя.
– Да… Она говорит:
«Но нельзя отрицать значение этой революции для Франции. Они чтут ее до сих пор. И поют „Марсельезу“. Идеи революции вдохновляли Наполеона…»
Тут я разозлился не меньше Марины. Из-за Наполеона. Смешная причина, а разозлился сильно…
– А почему смешная? – сказал Ваня. – Нисколько.
– Да ты не знаешь. Дело не в истории, а в торте. Родители ждали в гости одну знакомую, купили торт «наполеон». Открыли, чтобы посмотреть. В кухне тесно, они положили его на табурет. На круглый. И торт круглый, не заметишь сразу. Я зашел и сел с размаху. В новых брюках, кстати… Маме с папой торт жалко, брюки мои жалко, да и меня тоже, хотя не так сильно… Я, когда спорил с Мариной, вспомнил про это, и сзади будто опять сыро стало… В таких случаях еще больше тянет на спор.