Гуру и зомби - стр. 2
Все равно…
Зачем тогда в непогоду потащился? В постели сподручнее ждать смерти. Но нет же. Смирившийся мозг еще не продвинул, не продавил свое решение, не довел его до мышц. Тело жить хочет.
Толкнули, но не уронили – и слава богу. Надо отойти в сторонку. Вон – арка в длинном доме…
Вадим ступает из света в тень, раздвигает на груди полы широкого зимнего пальто, подпоясанного ремнем (чтобы не поддувало). Левой рукой – как будто сам себе делает операцию на сердце – забирается во внутренний карман пиджака, тоже великоватого. Все, что на нем, теща привезла после смерти своего солидного мужа. Дерматиновый, старомодный чемодан со старомодной верхней и нижней одежей с чужого плеча… Хорошие еще вещи, ноские.
Нащупывает бумажку, но доставать не торопится – ладонь без какой-либо команды из головного мозга припадает к задергавшейся мышце, а живот вдруг так скручивает, что он не успевает даже наклониться – выташнивает его прямо на добротный ратин. Но в угасающем сознании уже нет места для досады. Зато память, как вышколенный дворецкий, заботливо подает Вадиму на прощальный ужин цветную вкусную картину. В жанре фламандского натюрморта…
Солнце, добравшись до зенита, расщедрилось и залило ярким светом их коммунальную комнату. Удача. Не единственная. Сперва прибыли к ним краски. Воспользовавшись связями, теща добыла у себя в провинции дефицитные тюбики с разноцветным маслом и коробку с сорока восемью конфетками акварели. Вчера поездом переслала их дочери, расположив к себе незнакомую проводницу. Умаслила не столько премиальной шоколадкой, сколько соучастным разговором на деревенские темы. Вера утром съездила на вокзал, вернулась нагруженная.
Пир.
Полутораспальный диван разложен, на нем – толстая чертежная доска из хорошо просушенного дуба и стул. Самодельный помост для полноватой ню, стесняющейся своей наготы. Новая натурщица. И они с Верой, каждый у своего мольберта. Напряжение, необходимое, чтобы схватить силуэт модели и закрепить его на холсте и бумаге, уже прошло. Мазок, другой – кожа на груди почти готовой фигуры начинает светиться, а когда тонкая колонковая кисть с киноварью касается вишенного соска…
От острого воспоминания каждая жилка задрожала, и тело Вадима, прикопьенное экстазом, оседает на скользкий тротуар.
2
За невысоким, бесформенным стариканом Нестор наблюдает издалека. Сам он без какой-либо цели идет по Малой Дмитровке из храма Рождества Пресвятой Богородицы в Путинках в сторону Садового кольца. Специально пару раз в месяц отпускает шофера и отправляется по делам на своих двоих, при необходимости ускоряясь только общественным транспортом.
Чтобы не потерять ориентацию в московском пространстве.
Чтобы сохранить автономность. Нисколько не раздражался, когда вдруг самому приходилось пришить пуговицу, поджарить бифштекс, выстирать трусы-носки…
Чтобы уловить неожиданное.
Человек в летах – единственный из толпы, кто идет медленно, распробывая вкус каждого шага. Возможность двигаться в старости – спасение, как кусок хлеба в голодный год. Этим он и обратил на себя внимание. Торопливые же люди похожи друг на друга. Спешка нивелирует самобытность.
Любопытный гомо сапиенс. Все запланированное на сегодня сделано, почему бы не понаблюдать…
Как не уверенный в своей машине водитель держится крайнего правого ряда, так и этот странник, не полагающийся на свою физическую оболочку, идет рядом с домами. Стен не касается, но словно подпитывается их стойкостью.