Гугеноты - стр. 25

– Совсем не так, как у нас, – разочарованно протянул юный отпрыск Бурбонов, отворачиваясь от окошка. – Никаких гор, одни долины.

Он посмотрел на мать. Она молчала, что-то обдумывая и, чтобы принудить ее к разговору, Генрих добавил:

– И люди, наверное, другие.

Она, строго взглянув на него, обронила:

– Особенно при дворе.

Мальчик приготовился слушать ее объяснения по этому поводу, но мать не пожелала добавить больше ничего.

Юный принц вздохнул:

– Мама, а мы увидим отца?

Она покачала головой:

– Вряд ли, ведь он все время в походах. Он генерал, и его обязанность быть там, где войско.

– С кем же он воюет?

– С врагами веры.

– С протестантами?

– Ведь он теперь католик. Гугенотская осень закончилась, теперь они начали искоренять нашу веру, и орудием для этого выбрали твоего отца.

– Гугенотская осень?

Мать повернулась к сыну:

– Я буду разговаривать с тобой, как со взрослым, если ты не возражаешь.

Генрих гордо вскинул голову:

– Я уже не дитя, и мне быть королем. Не думай, что у меня одни девчонки на уме.

– Да, ты уже не дитя, – задумчиво проговорила Жанна, сдвинув брови, – и ты должен знать… Мало ли что может со мной случиться, мы не на бал едем. Кроме меня, тебе не скажет никто, даже твой отец.

– Я буду внимательно слушать тебя, мама.

– Все началось после Пуасси, ты ведь помнишь. Мадам Екатерина на радостях, что с моей помощью сумеет помириться с протестантами, даже вернула Колиньи в Королевский совет, а с Конде заигрывала и строила ему глазки, словно собиралась стать его любовницей. Надо признаться, у нее это здорово получалось.

– Как, разве она полюбила его?

– Куда там! Конде не такой дурак, чтобы пропадать в объятиях сорокалетней толстухи и забыть при этом о своих братьях по вере. Я о другом. Екатерина вознамерилась обратить двор и даже членов своего семейства в протестантство. Она даже открыла часовню для проповедей, и сама с упоением слушала адмирала в Фонтенбло. Мало того, мадам надумала при помощи Теодора де Беза обратить в новую веру самого короля. А повсюду в городах с ее легкой руки разрешались открытые проповеди нового учения.

Мать замолчала, и Генрих увидел задумчивую улыбку на ее губах.

– Что же изменилось с тех пор? – спросил он. – Она разочаровалась или ее заставили изменить свои взгляды?

– Заставили.

– Кто же?

– Папский легат, который обрушился с гневными выпадами против нового вероучения, и испанский посол, который пристыдил королеву и дал понять твоему отцу, что ему вернут испанскую Наварру и области в Италии, если он самым решительным образом воспротивится существующему порядку и начнет искоренять ересь, начав с запрещения кальвинизма. Глупец, он вообразил себе, что они искренни с ним.

– А разве это не так?

– Разумеется. Они заманили его в ловушку.

– И он согласился?

– Надо думать, что так. Хотя, Бог свидетель, как не хотелось бы мне его видеть и выглядеть посмешищем всего двора.

– Почему же? Ведь ты королева! Кто посмеет тебя обидеть?

– Ты не понимаешь? – она обернулась к сыну, с любовью поглядела на него и покачала головой. – У него нынче слишком много любовниц, готовых в любой момент продать себя за право обладать сердцем первого принца крови и парижского наместника короля. Последняя из них – Луиза де Ла Беродьер; мне пишут, что она беременна от него. Этого еще не хватало – чтобы ты делил свою власть с бастардом.