Гуднайт, Америка, о! - стр. 2
– Малыш, Иисус такой один.
– Поэтому евреи его повесили на крест? И поэтому нас все не любят?
Как вы догадываетесь, в голове Марии Яковлевны взорвался весь жесткий диск.
– Это тебе няня сказала?!
– Нет, это мне сказали в детском саду, когда я им рассказал про дядю Иисуса.
– О господи, нет, – прошептала про себя комсомолка и просто гражданка СССР.
А вот это уже попахивало катастрофой. В советских детсадах было принято верить в Ленина, и конкурирующие концепции не вызывали радости руководства дошкольных учреждений. Странно, что родителей до сих пор не позвали на разговор. Мария Яковлевна одновременно судорожно соображала, чего ждать от детской контрреволюции, как бороться с антисемитизмом – и примиряла Шломо с фактом смерти, с которой он, получается, все-таки познакомился через библейскую историю.
– Шломо, не все так просто с Иисусом, на крест его повесили римляне, и я потом расскажу тебе, кто это… Но это не имеет отношения к уходу дяди Семёна. Так вот, дядя Семён не сможет вернуться с неба, и поэтому мы его провожаем.
– Мама, а почему вы не провожали дядю Семёна, когда он еще не ушел на небо? Он был бы рад всем гостям и всей этой вкусной еде. Это как праздновать мой день рождения, но не позвать меня.
Невинный вопрос заронил в душе Марии Яковлевны зерна сомнений в логичности и справедливости института поминок, и она, будучи и так в панике от целого ряда всплывших проблем религиозно-этнического свойства, ответила сумбурно, хотя и честно:
– Дядя Семён не предупредил, что он собрался уходить. Он жил один в последнее время, и… в общем, к нему не так часто приходили гости… Мы не знали, что он ушел, если честно.
Шломо опять замолчал, давая Марии Яковлевне время на размышления, а потом тихо спросил:
– То есть он умер в одиночестве?
Мария Яковлевна много чего не ожидала от этой экзистенциальной беседы, но вот чего она точно не могла предположить, так это услышать такую фразу от пятилетнего сына. Тем более, она как могла обходила слова смерть и умирать и думала, что Шломо их не запомнит.
От удивления она немедленно кивнула. Шломо мгновенно разрыдался. Он плакал часа два и твердо решил сделать все возможное, чтобы не повторить трагическую судьбу дяди Семёна, который и правда пролежал в своей нетелефонизированной квартире пару дней после кончины, так как жена уехала к дочери в другой город, а остальные дети навещали отца редко.
Всем родственникам, особенно бабушке Шломо, сестре дяди Семёна, было стыдно, и это тоже вызвало размах поминок, которые решили, правда, не проводить в наводящей на всех тоску квартире усопшего.
Соломон Израилевич и эту информацию проанализировал. Он понял, что мало детей родить, надо сделать так, чтобы они тебя помнили, любили и заботились о тебе в случае необходимости. К реализации плана по будущему многолюдному уходу к дяде Иисусу Соломон Израилевич приступил еще в школе, классе в шестом, предложив своей соседке по парте выйти за него замуж.
– Ира, давай, как закончим школу, поженимся? – сказал Шломо, списывая химию на контрольной.
– Мне мама не разрешит.
– А ты ей скажешь, что ты родишь ей внуков и она не умрет в одиночестве.
– Хорошо, я спрошу сегодня.
– Так ей и скажи.
На следующий день Ира от Шломо отсела. Шломо это не остановило, тем более, как нетрудно догадаться, в данном случае Ира была легко заменима. Понятно, что в шестом классе решить проблему не удалось, но уже в двадцать лет Шломо стал отцом и потом повторял это упражнение еще два раза. В детей (двух мальчиков и старшую девочку) он вкладывал всю свою неуемную энергию и предприимчивость.