Грядет царь террора - стр. 13
– Какие такие служивые? Откель будут? – уточнил Никишин.
– Так от самого генерал-губернатора, сказывают… – пожал плечами слуга.
Управляющий победно глянул на перекупщика и промолвил:
– Ну что, нехристь окаянный? Видал, какой мне почет и уважение в моем отечестве? Я на Москве человек видный! Так что на большую скидку за партию сукна и не рассчитывай…
Но тут до Никишина наконец дошел смысл сказанного слугой, и он не на шутку перепугался.
– Петруха! А чего им нужно, служивым-то?
– Интересуются нашими рабочими, – важно проговорил слуга.
– Что это вдруг? – насторожился управляющий, вспомнив о том, что только за последнюю зиму от неведомой болезни умерло сто тридцать рабочих и работниц.
– Не знаю, желают вас видеть.
– И много их?
– Цельный полк. Окружили, почитай, всю фабрику и никого не впускают и не выпускают…
– Так что ж ты сразу-то не сказал?! – вскакивая из-за стола, вскричал Никишин. – Зови сюда главного начальника!
– Что ты, Федор! Нельзя сюда, слушай! – покачал лысой головой перекупщик. – Здесь… Как это по-русски? Бордель! Тьфу! Бардак…
Никишин обвел осоловелым взглядом заваленный объедками и пустыми бутылками стол, заплеванный пол и вынужден был согласиться с перекупщиком.
– Нельзя… Давай лучше в хозяйском кабинете…
– Так он же закрыт, – ответил слуга.
– А ты открой, сволочь! Туда веди главного, понял? И смотри у меня!..
– Понял, понял, – закивал-закланялся Петруха. – Будет исполнено.
На опухшего от пьянства Никишина было противно смотреть, потому доктор Ягельский не стал слушать то, как его допрашивал поручик Дутов. От треволнений минувшей ночи у Константина Осиповича разыгралась жуткая головная боль. Он решил выйти на фабричный двор, подышать свежим воздухом.
До этого момента Ягельский вместе с полицейскими облазил все цеха, все помещения Большого суконного двора. После этого ему более-менее стало понятно то, каким образом могла передаваться моровая язва от больных к здоровым на фабрике. Людская скученность, тесные непроветриваемые помещения – все это для такой заразы, каковой была моровая язва, являлось самыми подходящими условиями. Тут ясно все как день. Но вот откуда появилась эта зараза первично, Ягельский пока установить не мог, и это его особенно раздражало.
Константин Осипович смотрел на то, как на фабрике начинался новый трудовой день, как люди спешили к своим рабочим местам, и думал о том, что среди всей этой человеческой массы (а на фабрике, как он узнал, трудилось две с половиной тысячи человек) наверняка наберется немало заболевших. Но чтобы их всех выявить и изолировать, потребуется много времени. Одному ему тут не справиться. Надо будет попросить на подмогу кого-то из коллег. Но кто же отважится добровольно лезть в петлю? Ведь моровая язва не щадит никого, медики от нее мрут так же быстро, как и простые неграмотные люди. Три-пять дней со времени заражения и – в гроб. Веселая перспектива, ничего не скажешь…
Конечно, Ягельский знал нескольких опытных специалистов в области инфекционных болезней, но все они были иностранцами, радеющими только за свои высокие посты да не менее высокие доходы. Вместо того чтобы лечить больных, они предпочитали заниматься интригами, всячески препятствуя выдвижению на первые роли русских лекарей, подготовленных в медицинской школе при Московском сухопутном госпитале, основанном еще Петром Великим в 1707 году.