Гром гремит дважды - стр. 2
— И чему здесь учат? — спросил я.
Тао засмеялся:
— Ну, будешь часто попадать в консерваторию — петь научишься.
— А толстяк что — учитель? — не отставал я.
— Кто? Шен? — Тао ещё больше развеселился. — Уж этот учитель!
— Я серьёзно. Кто он?
— Да ты чего? — перестал потешаться Тао. — Начальник цеха.
Ну да, согласен, уж это-то можно было понять и самому. Но меня озадачило слово «школа». Почему-то мне казалось, что «школа» — это должно выглядеть как-то иначе.
— Ты на него так смотрел, как будто убить собирался, — сказал Тао, понизив голос. — Поосторожнее. А то он в другой раз предупреждать не станет. И, это... Ну, тут и помимо консерватории есть места.
Он содрогнулся, будто вспомнил что-то. Везучий. Я вот — ничего вспомнить не могу. Только тот светящийся круг на полу, и всё.
— Не собирался я его убивать, — сказал я тихо.
Не собирался. Просто смотрел в глаза, а у китайцев так не принято. Откуда-то я и об этом знаю.
— Тао! — заорал толстяк Шен, выскочив за спиной моего напарника. — Второе предупреждение!
Тао от неожиданности подпрыгнул и тут же согнулся, зашоркал лопатой по дереву. На меня толстяк бросил лишь беглый взгляд и, видимо, остался доволен — я-то, разговаривая, лопатой двигать не переставал. Шен ушёл орать на кого-то ещё.
Больше я к Тао не лез. Во-первых, говорить, когда со всех сторон визжат и гудят станки, было неудобно, а во-вторых, не хотелось снова подставить пацана. Он явно был из тех, кто не может одновременно говорить и работать.
Да и материала для размышлений хватало. Школа Цюань. Цюань — значит, кулак. Возможно, здесь обучают каким-нибудь единоборствам. К чему тогда этот цех? Испытание на прочность, прежде чем попадёшь к учителю? Нет, бред какой-то, тогда уж проще было заставить этими лопатами ямы копать.
Зайдём с другого бока. Вокруг — китайцы, говорят по-китайски, но я их отлично понимаю. Больше того — сам говорю свободно. Однако уверен, что этот язык мне не родной. А какой тогда родной?
Память ответов пока не подбрасывала. Я очищал чурки, складывал их в поленницу, откуда их потом забирали другие и несли к станкам, где чурки распиливали, получая какие-то заготовки, которые шли дальше, в глубь цеха.
Тао работал всё хуже и хуже. Часто останавливался, оглядываясь, нет ли поблизости Шена. Я заметил на черенке его лопаты следы крови.
— Да что с тобой сегодня? — Шен, подкравшись к Тао, дал ему подзатыльник. — Ещё одно предупреждение — и я позову воспитателей.
Воспитатели, ага. Всё интереснее и интереснее.
— Я работаю! — огрызнулся Тао.
— Плохо работаешь! Надо быстрее! Почему новичок делает в три раза больше, чем ты?
— Потому что у меня руки в перчатках, — сказал я, не отрываясь от очередной чурки и не глядя Шену в глаза. — Дайте ему перчатки — и он будет работать не хуже.
Всё-таки молчание, наступившее после этих слов, заставило меня поднять взгляд. Толстяк Шен внимательно на меня смотрел, будто хотел убедиться, что я действительно существую. Что-то там, в его лысой голове происходило. Он отвернулся от меня и вновь уставился на Тао, сложив руки на груди.
— Работай. Я посмотрю.
Тао, стиснув зубы, соскабливал кору. Шен стоял над душой. Разговоры вокруг смолкли, казалось даже, что станки стали работать тише.
Лопата Тао неудачно скользнула, он со стоном подался вперёд вслед за ней. Разжал одну руку, посмотрел на кровавые мозоли.