Гризли - стр. 11
– Трахарь ее? – Челюсть отчего-то свело судорогой.
– Вот тут сведений нет, но эти двое, как понимаю, постоянно не разлей вода. Хотя Каверин этот – депутатский сынок, и о нем слава идет как о том еще ловеласе. Был момент, какая-то деваха провинциальная его даже в изнасиловании обвинила, но все быстро затухло. Вылезло, что она таким образом или замуж удачно метила, или просто бабла хотела, но больно болтлива оказалась, и поэтому пролетела по всем пунктам.
– Миргородская… не родня этому юристу раскрученному, что засветился в том деле с черными риэлторами?
– Дочь родная. До недавнего – единственная. Пару лет назад господин Миргородский женился на юной прелестнице, младше самой Роксаны, и она произвела на свет ему сына.
– Двадцать три, значит, – пожевал я губу. – Я думал, вообще лет семнадцать.
Да, думал ты, и ни в одном глазу бесстыжем совести, когда позволил себе дрочить в душе на малолетку, представляя, как вколачиваешь ее безбожно в кафельную стену. Сжать тонкие, как спички, запястья с этими дурацкими кожаными ремешочками в узелках одной рукой, вытянуть, чтобы на носочках стояла, едва пальцами пола касаясь, и засаживать до искр из глаз у обоих, кусая затылок и острые плечи.
Да что же это на хрен такое!
– Мать кто у нее? – прохрипел, едва протолкнув в глотку разом полкружки обжигающего напитка.
– О, мать там была дама весьма колоритная и широко известная в определенных кругах, – ухмыльнулся Боев.
– В смысле?
– Ольшанская Вероника Андреевна, скульптор, талантливая художница, по имеющимся отзывам, но так же и весьма скандальная личность. По слухам, придерживалась полной свободы нравов, и при живом муже меняла любовников, как перчатки, и ни от кого не скрывалась. Умерла от сердечной недостаточности по официальной версии, но по секрету мне шепнули, что дело там было в передозе всякими средствами… ну, скажем для расширения сознания.
– Хм-м… Тупо наркотой.
– Выходит, так. Но отец ее был из весьма уважаемого и статусного семейства, так что сердце было слабое, ага.
Мы с покойной Евгенией Титовной прожили тихо-мирно через стенку больше пяти лет, после того, как я купил свою половину, и я, бывало, спрашивал ее о родне. Она всегда утверждала, что те живут далеко, за границей, что ли, и поэтому навещать ее часто не могут. Хотя я их вообще ни разу не видел. Хороши родственнички, жили, считай, рядом, а к старушке никто и носа не казал, зато теперь приперлась эта наследница хамовитая. Короче, мое намерение прежнее: избавится от такой соседушки – и делу конец.
– Ты телефон Миргородского мне не раздобудешь?
Внезапно рокер за стеной заткнулся на полуслове.
– Обижаешь, мы свою работу знаем! – Андрюха кинул на стол передо мной визитку и вдруг весь подобрался. – Вышла! Намылилась куда-то, похоже. Слушай, дружище, я побегу, ага? Мало ли, может, без твоей мрачной рожи на периферии я ее и подцеплю.
И он, не дожидаясь моего ответа, бросил все недопитым и недоеденным и ломанулся к двери. Ну-ну, смотри, чтобы не подцепил от этой заразы такого, чего ни один венеролог не вылечит. Хотя к такой ни одна инфекция, небось, не прилипнет. Сдохнет от яда еще на дальних подступах.
Пирсинг в языке… Да етить-колотить!
Забрав у Шрека пустую тарелку, я выполоскал ее и остальную посуду и взял картонный прямоугольник со стола. Пусть себе озабоченный Андрюха бегает за этой погремушкой, высунув язык, а я займусь вопросом ее выселения к чертям.