Гридень. Начало - стр. 3
Почему я не умер? Это как? Голова раскалывается, как тисками виски сжали. И… Ноги, руки, все на месте?
Звуки становились более отчетливее.
– Поднимите его! – скомандовал зычный голос. – Страшное мне поведали вы про дела сего отрока. Но, тем русская земля и живет нынче, раздираемая половцами али клобуками, да и самими же князьями.
– Так и ты на усобицу кличешь людишек за своего князя, – возразил кто-то из толпы, когда три мужика меня поднимали.
– У князя моего вотчину забрали. Он первый по праву в Галиче! – отрезал обладатель зычного голоса, после посмотрел на меня, а я на него своим мутным взглядом.
Получилось чуть приоткрыть глаз. Он был словно на фестивале реконструкции, но… Нет, реальность была иной, не фестивальной.
Наконец, получилось более или менее пошевелить конечностями. Руки чувствовались так, словно я спал на них, плохо поддавались контролю. Все равно усилием воли стал ощупывать себя. Хмурюсь – целый, живой.
Я стал щипать себя, но только добавил еще чуточку болезненных ощущений от сжатий кожи на боку, к слову, явно опаленному некогда.
А что вообще происходит? Я погиб, точно же должен быть мертв. Не в коме, а мертв… после такого не выживают.
Словно архивированными пакетами стала приходить или, правильнее сказать, возвращалась память. Все тело ощущало боль, словно тысячи иголок впились в кожу. Я терпел, и не такое приходилось переживать. Лишь головная боль действительно доставляла неудобства, так как не позволяла осмыслить происходящее.
Резко пришло осознание того, что меня могут узнать и это принесет беду. Мужик передо мной среднего роста, с густой черной бородой, лишь отдающей рыжеватым оттенком. Такой вот чернявый, голубоглазый… точно – десятник Мирон! Мысль как обухом по голове припечатала.
И он…. НАСТОЯЩИЙ. Быть такого не может, но это так. И меч с красным камнем на эфесе, и эта кольчуга со вставками пластин – все настоящее. И он нисколько не низкий, как мне показалось сначала. Я осознал, что Мирон, напротив, очень даже высок в сравнении с другими людьми.
Я закрыл глаза, подождал, вновь открыл, ничего не изменилось. Я – Владислав, сын Богояра, известный в Берладе, как Фомка, давший обет молчания. Похоже вооруженные парни начинают об этом догадываться.
Новый архив данных распаковывается у меня в голове и я уже менее болезненно воспринимаю очередную порцию информации. Я в Берладе – это город рядом с Дунаем, то есть где-то в современной мне Молдове или где-то там. Берладники же – это, словно казаки, люди, которые по разным причинам бежали со своих ранее насиженных мест. И я, судя по всему, туда же…
– Бери куну серебром, божий человек! Но не грех-то убить убивцев, а дело наше христианское оборонить единоверцев, – сказал Мирон, продолжая меня пристально осматривать.
Он протянул мне какой-то обломок металла похожий на серебро, но его быстро перехватила какая-то баба.
Я избегаю его взгляда, так как у Мирона, так его называли, могут быть ко мне вопросы, до конца мне не понятные, видимо, еще не распаковался нужный архив данных. А вот писклявую Бабу Ягу я рассмотрел. Вспомнил советские сказки, в которых образ не всегда злой бабки, но всегда крайне некрасивой, отыгрывал актер Георгий Миллер. Была и бородавка на носу, фу, и еще одна под левым глазом.
Баба… Пришло понимание, кто передо мной. Улка, так зовут эту тварь. Что удивительно, ей нет сорока лет, а я бы дал все восемьдесят с гаком годиков. Она чаще всего просит у людей милостыню для меня. Именно так. По мере «распаковки архивов» я все больше осознавал себя личностью, которая прямо сейчас формируется из двух людей.