Размер шрифта
-
+

Грэйс - стр. 3

Всех, кто слепой и бестолковый,
Всех, кто – толпа и кто – народ,
Всех чужеземцев, иноверцев,
Кто ходит по Руси, косясь…
Вокзала темь… и запах перца…
Фонарь играет, яркий язь…
То иглы вьюги… то ударит
из туч, мазнувши по лицу,
великий свет… средь гула, гари,
зимы, что поведут к венцу…
И в этой вьюге, что так сладко
Жжет рот, как на морозе – сталь,
Идет красивая мулатка,
Огромна, как сама печаль.
У дерева и человека
Что под коричневой корой?..
Она стоит над белым снегом
Огромной черною горой.
О, тонкой ковки профиль медный
И пламя грозовое скул!
Петровский фейерверк победный
Из бешеных белков блеснул…
Но – хлад асфальта и металла!
Но – самолет над головой!
И стиснут пальцы, как шандалы,
Огонь чужой руки живой.
Прохожий без суда и слова
Шарахнется к дороге, в грязь…
О, к этому она готова.
Она ведь черной родилась.
В ночи куранты бьют старинной
И царской музыкой тоски!
Зачем так ноздри рвут зверино
Морозный воздух на куски…
Она ведь родилась собакой…
И буйволицей… и козой…
И стылой – зимнею – из мрака —
Бизоньей вымершей слезой…
Постой. Чужой народ увидишь.
Бежит. Летит. Снует. Плывет.
На снеговую сцену выйдешь.
На льдину станешь в ледоход.
И не сегодня и не завтра,
Века пройдут иль полчаса,
Заплачешь этими слезами,
Восполнишь эти голоса,
Вдохнешь все солнце золотое,
Блик на дорожном сундуке,
Весь дым дороги и постоя —
И песней выдохнешь святою,
Спиричуэл твоей простою,
Улыбкою Сююмбике…

«Ты чужачка здесь. А я, видишь, родная тут…»

Ты чужачка здесь. А я, видишь, родная тут.
Я тут, слышишь, родная всем и всему.
Хоронила родных. Рыданья, венки, салют.
И уйду я отсюда – в родную хвойную тьму.
Чужеземка ты. А я тут твердо стою.
Из родного чернозема мои ноги растут.
Ты у рампы поешь, у прожектора на краю.
Я – над сизым зерцалом реки,
ледяной берег крут.
Над зальделым плесом.
Над тюремным санным путем.
Надо ржавым военным трактором,
по весне ушедшим под лед.
Я на сцену заливисто крикну тебе: все путем!
Спой про то, как никто никогда не умрет!
Раскрываешь рот. Дрожи дикий, чайкой, полет.
Простираешь руки. По ветру летят рукава.
Черный лебедь мой. Радость моя.
Всяк во мрак уйдет.
А пока – ты жива. Да и я жива.
Из чужих хромосом чужедальний соткан геном.
Иноземный гром в зените плетет вензеля.
…я хочу, чтобы смерть побыла лишь сном.
Стоном в песне твоей, земля, родная моя.

Общежитие Консерватории

Чадная кухня полна дыма и запаха перца. Тяжелая ржавая крышка кастрюли чуть сдвинулась, и в щелку сочился терпкий, травный и пряный пар.

Грэйс отбросила с коричневой щеки курчавую прядь, осторожно приподняла крышку и посолила кушанье.

В кухню вплыла девица-певица в розовом халате. В пальцах у нее дымилась сигарета.

Грэйс хотела сказать ей: «Певица, зачем куришь? Голос испортишь», – да промолчала. Иногда выкуривала сама мятную, дамскую сигарету.

Чужой дым коснулся ее пухлых лиловых губ.

Из комнаты напротив доносились крики, визги саксофона, Виттова пляска ударных, жестяные хрипы певцов. Запись гремела первоклассная. Грэйс знала: в комнате напротив пили кофе, и не только кофе.

Однажды она побывала в этой компании; ей стало страшно, тоскливо и темно; и туда она больше не ходила.

А девица в розовом халате, Софка из города Мариуполя, что у Черного моря, наклонясь, прикуривала прямо от синего цветка конфорки, и ее спутанные после сна русые волосы чуть не вспыхнули.

Страница 3
На следующую страницу