Грешники и праведники - стр. 3
В попытке придать обеду видимость праздника в столовку приволокли два баннера, ленточки, даже с дюжину воздушных шаров. На столах бумажные скатерти, вазочки с чипсами и орешками, бутылки с вином и пивом.
– Торт будет через полчаса, – сообщила Ребусу Шивон Кларк.
– Тогда я смотаюсь через двадцать минут.
– Ты не любишь торты?
– Я не люблю речи под торт.
Кларк улыбнулась и отхлебнула апельсинового сока. У Ребуса была бутылка лагера, но он не собирался ее допивать – слишком теплое.
– Так-так, сержант Ребус, – сказала она, – что за номер ты выкинул сегодня?
Он уставился на нее.
– Мы долго будем играть в эту игру? – Он имел в виду ее шуточки по поводу нового положения вещей: он – сержант, она – инспектор. Они поменялись ролями: десять лет назад он был инспектором, а она – сержантом. Но когда Ребус подал документы на восстановление в полиции, его предупредили об отсутствии инспекторских вакансий, а это означало понижение в звании до сержанта.
«Тебе придется с этим смириться» – таков был совет, который она дала ему с самого начала.
И он смирился.
– Не могу отказать себе в удовольствии, – ответила Кларк, на этот раз широко улыбаясь. – И ты не ответил на мой вопрос.
– Искал старого приятеля.
– Нет у тебя никаких приятелей.
– Я мог бы назвать тебе с дюжину в этой самой комнате.
Кларк окинула взглядом приглашенных.
– И вероятно, столько же врагов.
Ребус, казалось, задумался над ее словами.
– Да, возможно, – согласился он.
Да и как не согласиться – ведь он солгал. С дюжину друзей? Если бы. Да, Шивон Кларк ему друг, вероятно самый близкий. И это несмотря на разницу в возрасте и ее нелюбовь к музыке, которую он слушает. Он видел здесь людей, с которыми работал, но почти никого из них он не пригласил бы к себе домой выпить виски и поговорить по душам. Потом здесь было несколько человек, которым он с удовольствием надавал бы пенделей, – ну вот, скажем, этим троим из Профессиональных стандартов.[2] Они держались особняком, подтверждая свой статус парий. Но вид у них был затравленный: их, как и сотрудников отдела по расследованию нераскрытых преступлений, тоже ждала реорганизация и неопределенность. Потом в толпе возникло лицо из прошлого, протиснулось к Ребусу. Ребус пожал протянутую руку.
– Черт побери, я ведь не сразу тебя узнал, – признался Ребус.
Эймон Патерсон похлопал себя по плоскому животу.
– Диета и зарядка, – пояснил он.
– Ну, слава богу, а то я уже подумал: сейчас сообщит мне, что высох от неизлечимой болезни. – Ребус повернулся к Кларк. – Шивон, это Эймон Патерсон. Он был сержантом, когда я еще только начинал зеленым констеблем.
Шивон и Эймон обменялись рукопожатием, и Ребус продолжил:
– А это Шивон. Она инспектор и потому пребывает в жестоком заблуждении, будто я ей подчиняюсь.
– Ну-ну, – сказал Патерсон. – Я вам не завидую. Когда он был зеленым новичком, я, как ни пинал его под зад, не мог добиться, чтобы он делал, что велят.
– Есть вещи, которые не меняются, – согласилась Шивон.
– Эймона называли Жиртрест, – сообщил Ребус. – Когда он вернулся из отпуска в Штатах, то всем хвастался, что там в одном ресторане умял зараз столько свинины, что его наградили фирменной футболкой.
– До сих пор ее храню, – сказал Патерсон, поднимая стакан.
– И давно вы в отставке? – спросила Кларк.
Высокий, стройный, без намека на лысину, Патерсон выглядел ничуть не старше Ребуса, как ей показалось.