Грешник - стр. 30
Элайджа.
Дерьмо. Ладно. Знаете что? На самом деле это даже хорошо. Это прекрасно. Не нужно бояться, Шона Белла не испугать.
– Привет, дружище, – говорю я, отвечая на звонок. – Что случилось?
– Это у тебя что случилось? – сухо отвечает Элайджа. – Ты же мне звонил.
– А, точно, – соглашаюсь я.
Верно.
– Короче, э-э-э… – Я отъезжаю от тротуара на проезжую часть, пытаясь привести свои мысли в порядок, и не обращаю внимание на то, как молния на ширинке натирает мой возбужденный член. – Твоя сестра, Зенобия.
– Ты видел ее прошлым вечером? Я привел ее с собой на это мероприятие… и хотел, чтобы ты подошел и поздоровался с ней. Думаю, вы давненько не встречались.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не начать биться головой о руль.
– Ага. Сто лет не виделись. Да, я ее встретил.
И едва не поцеловал. А потом все-таки поцеловал ее сегодня и почти заставил показать мне свою киску, пока другая монахиня находилась в соседнем помещении.
– Хорошо, я рад, что тебе удалось ее увидеть. – Голос Элайджи звучит по-настоящему счастливым, и меня охватывает незнакомое чувство вины.
– Да, значит… теперь она монахиня?
– Она хотела стать монахиней еще с подросткового возраста. Разве я никогда не рассказывал тебе об этом?
– Определенно, нет, – отвечаю я, направляясь обратно в офис. – Трудно было с… ну, знаешь? С твоими родителями? Они ведь хотели внуков и все такое?
– А-а-а! Никакой пустой болтовни сегодня? – весело интересуется Элайджа. – Да, было нелегко, но сейчас все в порядке. В какой-то момент они должны понять, что нам с Зенни позволено жить своей собственной жизнью. Вероятно, нам следовало облегчить им задачу и взбунтоваться в старших классах, вместо того чтобы ждать окончания школы, но так уж вышло. И к чему весь этот разговор?
– Э-э-э. Ну, мы с Зенни вроде как теперь работаем вместе. Или против друг друга, в зависимости от того, как на это посмотреть.
Элайджа сразу же настораживается.
– О чем ты говоришь?
Я рассказываю ему о сделке со строительством и о том, что сестры милосердия доброго пастыря пожаловались прессе об их предстоящем выселении. И я собираюсь рассказать ему о поцелуе, правда собираюсь, когда он перебивает.
– Слушай, ты знаешь, что я ничего не имею против того, что ты делаешь или как зарабатываешь свои деньги, но, если ты хоть как-то обидишь Зенни или ее сестер, тебе придется жестоко поплатиться.
– Ого, дружище, я не собирался никого обижать…
– Я серьезно, – предупреждает Элайджа. – Зенни мечтала об этом почти десять лет, ей приходилось мириться с недовольством наших родителей и издевками ее друзей, она усердно трудилась, чтобы выполнять свои обязанности в качестве послушницы, пока получала диплом медсестры. Не порть ей жизнь.
– Да я и не собираюсь!
– Шон.
– Элайджа.
– Я тебя знаю и знаю, что ты делаешь с людьми, которые встают у тебя на пути, но прошу тебя ради нашей дружбы пощади ее. Не разрушай ее жизнь ради того, чтобы заработать больше денег.
Угрызения совести, обнажив свои острые зубы, впиваются мне в душу.
– Я позабочусь о ней, – обещаю я и говорю это, чтобы искупить вину за то, что уже успел ее обидеть.
– Хорошо. Потому что в противном случае я тебя убью.
Я вздыхаю. Плохи мои дела.
– И ты не против, что она готовится в монашки? – спрашиваю я. – Собирается отречься от нормальной жизни?