Грехи отцов наших и другие рассказы - стр. 28

– А если отвечу – нет?

– Я тебя убью, – небрежно ответила тетя Бобби. – Мне бы не хотелось, но так будет, если откажешься.

– Так просто? – оскалился Хатч. – А вдруг это не так просто?

– Ты – крутой, а я – кошмар в обертке апокалипсиса. А Дэвид мой любимый племянник. Тронь его пальцем, и я прикончу тебя по кусочкам. – Улыбка Бобби стала грустной. – Со всем уважением.

Оскал Хатча мигом превратился в улыбку.

– Большие люди растут в ваших местах, – сказал он и поднял вверх разобранный на части пистолет. – Ты сломала мне пушку.

– Я заметила у тебя в левом кармане запасной магазин, – сказала она. – Дэвид, вставай, мы уходим.

Он вышел первым. Лили держалась за него и тихо плакала. Тетя Бобби двигалась в арьергарде, заставляя их идти быстро, но не переходя на бег, и часто оглядывалась. Когда подошли к станции «трубы», тетя Бобби тронула Дэвида за плечо.

– Тебя я проведу через пост, а ее не смогу.

Глаза у Лили были мягкими и влажными, лицо спокойное, безмятежное. Грязная, вонючая, она все равно была хороша. Выкупленная рабыня.

– Тебе есть куда пойти? – спросил Дэвид. – Есть в Мартинестауне место, где он тебя не найдет?

– Есть друзья, – сказала она. – Они помогут.

– Иди к ним, – посоветовала тетя Бобби. – Скройся с глаз.

Дэвид не хотел ее отпускать, не хотел разрывать связавшего их прикосновения руки к руке. Он видел, что Лили поняла. Она не столько бросилась, сколько перетекла к нему – мягкая, податливая, изменчивая как вода. На миг ее тело совсем слилось с его телом, их не разделяло ни миллиметра. Ее губы прижались к щеке, дыхание коснулось уха. Она на миг стала Уной Мейнг, а он Казом Пратьяри, и мир стал здоровым, сильным, романтичным. Она придвинулась еще ближе, и губы ее, мягкие и теплые, имели вкус обещания.

– Я тебя найду, – шепнула она, и вот миг прошел, и она уже уходила по коридору, чуть сбиваясь с шага, но высоко держа голову. Ему хотелось броситься следом, снова поцеловать, забрать с собой домой, уложить в свою кровать. Он чувствовал, как сердце бьется в горле. У него была эрекция.

– Идем, – сказала тетя Бобби. – Едем домой.

От Мартинестауна до Атерпола она молчала, просто сидела, опершись локтями о колени, двумя пальцами зажимая одну из пуль, а потом втирая ее в костяшки, словно фокус собралась показать. Дэвид, несмотря на вылившуюся в кровь химию облегчения, с ужасом ждал, что будет. Упреки, поучения, угрозы. Но тетя Бобби, когда до Брич-Кэнди оставалось всего пять минут, сказала совсем не то, чего он ждал:

– Та девочка. Знаешь, ты ее спас.

– Угу.

– Тебе это приятно. Ты поступил правильно, и это приятно.

– Угу, – сказал он.

– Это приятное чувство – самое большое, что она может тебе дать.

Дрожь «трубы» почти не ощущалась. Монитор, не сумев найти ничего общего для Дэвида и тетушки, перестроился на новости. Дэвид разглядывал свои ладони.

– Я ей не нравлюсь, – сказал он. – Она просто вела себя, как он ей велел. И потом, она знала, что у меня есть деньги.

– Знала, что у тебя есть деньги, и знала, что ты хороший парень, – поправила тетя Бобби. – Это другое.

Дэвид улыбнулся и с удивлением обнаружил, что улыбается искренне. Тетя Бобби откинулась назад, потянулась. Повернула голову, и шейные позвонки у нее щелкнули, как хлопушка.

– Я от вас съезжаю, – сказала она.

– Ясно, – отозвался Дэвид и вдруг поймал себя на сожалении. Слишком много потерь для одного дня, а ведь от этой он совсем не ждал боли. – Куда ты переезжаешь?