Граждане неба. Путешествие к пустынникам Кавказких гор - стр. 7

– Я не сам, – перебил меня о. Иларион, – все хотели… Кто не хочет, может не жить…

В лице его было что-то трусливое. И в то же время почти злое.

Отец Иван сидел бледный, опустив голову. Я взглянул на него и невольно сказал:

– Только знайте, о. Иларион: какой бы вы монастырь ни построили, всегда найдутся люди, которые будут уходить в пустыню. Сгонят их с этих гор – они подымутся выше.

– Истинно так, – твердо сказал о. Иван.

Отец Иларион и трусил чего-то, и злился, и решительно не знал, что сказать.

– В этом монастыре, – сказал он, злобно косясь на о. Ивана, – будут жить только те пустынники, которым нечего богомольцев бояться, которые окончательно утвердились.

Отец Иван весь так и вскинулся. Что-то на миг блеснуло в его лице. Горячо, прямо и смело он сказал:

– А кто утвердился? Я скажу за себя: я всегда в колебании. Всегда борюсь с помыслом: верно ли избрал путь? Думаешь: не ошибся ли? Уйти с горы! Погибаешь здесь!.. И так будет до последнего часа.

– Разве не бывает, что веришь? – опять не то с любопытством, не то с иронией спросил о. Иларион.

– Бывает. Но никогда не можешь сказать, что не усомнишься.

– Я так думаю, – видимо желая переменить разговор, начал о. Иларион, – коли Богу угодно – монастырь разрешат. Для пустынников некое великое дело будет: свой монастырь и покой…

Мне тоже хотелось кончить разговор о монастыре, и я спросил в шутку:

– А что, пустынники не разбегутся от меня, если я буду снимать их фотографическим аппаратом?

Вопрос этот произвел самое различное действие.

Отец Иван просто ответил:

– По-моему, нет.

А о. Иларион застыдился, законфузился, заерзал на месте и, как кокетливая провинциальная барышня, ответил жеманным вопросом:

– Зачем вам?

– И знать ни к чему, – резко перебил его о. Иван и, не дав мне ответить, встал.

Нехотя встал за ним и о. Иларион.

– Значит, завтра едем? – сказал я о. Ивану.

– Едем. Бояться нечего. Утром дилижанс отходит часов в семь. До дилижанса пешком придется идти. Покойной ночи.

Он поклонился поясным поклоном.

Попрощался и о. Иларион и в дверях сказал:

– Я тоже с вами поеду… Мне надо в Сухум, до первой станции нам по пути.

Я молчал.

Отец Иларион улыбнулся мне и затворил дверь.

Но вечер этим не кончился.

Меня ожидал совершенно неожиданный визит, многое разъяснивший мне.

Поздно вечером, когда я уже совсем собрался спать, ко мне постучался о. гостинник.

– Вас желает видеть монах нашего монастыря, о. Нафанаил.

Я был очень удивлен и ждал с нетерпением.

Вошел довольно полный монах, рыжеватый, в очках. Поздоровался со мной по-светскому, представился, и не садясь спросил:

– Прошу извинить меня… Я и еще один иеромонах… очень интересуемся политикой… Не будете ли так добры поделиться с нами?..

Я решительно ничего не понимал и смотрел на него с полнейшим недоумением.

– Ведь вы член Государственной Думы?

– Ничего подобного!

Отец Нафанаил смутился.

– Т. е. как… но здесь все говорят… Простите, ради Бога… Может быть, вы инкогнито?

– Уверяю вас, что никогда членом Государственной Думы не был, и решительно не понимаю, чья это выдумка.

Впоследствии выяснилось, что, узнав мою фамилию, кто-то на Новом Афоне сказал о. Илариону, что я «послан» от Думы и еще от кого-то по ихнему делу, и он всюду раззвонил, что я член Государственной Думы, путешествующий инкогнито…

– Во всяком случае, садитесь, – сказал я. – Очень жаль, что я должен огорчить вас и о политике ничего интересного сообщить не могу. Но просто поговорить с вами очень рад.