Граница миров - стр. 19

Она приложила руку к животу – так осторожно, словно боялась что-нибудь ненароком сломать внутри, нажав посильнее. Значит, Другому мало было разрушить мир. Он вдобавок изуродовал и ее тело. Но почему же она не ощущает горечи, совсем ничего не чувствует? И не ропщет на судьбу – всё в ней молчит.

– Я никогда не представляла себя матерью семейства, да и Торн терпеть не может детей, – прошептала она, глядя в глаза своему отражению. – Значит, с этим никаких проблем не будет.

Она неуклюже вскарабкалась на раковину, мысленно приказала: «Домой!» – и нырнула в свое отражение.

Офелия совсем потерялась. В буквальном смысле слова. Проходя сквозь зеркало Мемориала, она была уверена, что выйдет из зеркала в доме Лазаруса. Но вместо этого ее захлестнуло чувство головокружительного, непостижимого падения, скорее похожего на взлет.

Всё стало смутным, расплывчатым.

Образы.

Звуки.

Мысли.

Внезапно Офелия почувствовала, что кто-то крепко держит ее за руку и тащит, шаг за шагом, по странной, незнакомой местности. Она попыталась сосредоточиться хоть на какой-нибудь части этой новой реальности. Там была статуя. Фигура обезглавленного солдата. Фигура солдата без головы – но на сей раз с головой. Солдат стоял на том же месте, перед входом в Мемориал, – только в те времена, когда там еще не было Мемориала.

А была военная школа.

Облечь в слова окружающие предметы – вот что помогало придать всему этому более четкие контуры. Здание, к которому они приближались, еще не имело того величественного облика, который архитекторы Вавилона придали ему позже, гораздо позже, и всё же оно внушало почтительный трепет. Эта пронзительная голубизна и это золото вокруг него были океаном и мимозой. Остров. Офелия почти наяву ощущала дурманные ароматы – соленый и сладкий. Почти. У нее заложило нос, она с трудом дышала.

Ступени. Женщина, державшая Офелию за руку, помогла ей взойти по этим ступеням, ведущим внутрь здания. Женщина? Да, голос, который нашептывал ей, что нужно поторопиться, несомненно, принадлежал женщине. Она говорила на незнакомом языке, но Офелия вполне могла бы его понять, если бы всё окружающее не было таким расплывчатым, таким зыбким.

Женщина усадила ее в помещении, напоминавшем вестибюль; правда, интерьер был слишком неопределенным, чтобы уверенно судить об этом. Ей чудилось, будто она плавает в акварели, разведенной в стакане воды. Офелия слегка встревожилась, заметив, что ее ноги не достают до пола. Неужели она так сильно уменьшилась? А куда ушла та женщина? Офелия больше не чувствовала, что она сжимает ее руку, но голос женщины доносился откуда-то издалека. И обращалась она уже не к ней, а к кому-то другому. Офелия заставила себя сосредоточиться, и ей наконец удалось перевести на понятный язык услышанную речь:

– …и потом, у меня своих детей полно, разве я смогу прокормить еще одного ребенка?.. И потом, мой муж ушел на войну, а мне-то чего делать, на какие деньги жить?.. И потом, вы не думайте, она девочка прилежная, и вежливая, и умненькая притом! Очень даже умненькая… Да-да, она прекрасно говорит на нашем языке. Да что там – на нашем, еще и на многих других. А больше всего на свете любит придумывать новости, вы представляете? Придумает и печатает их на машинке, ну прямо как взрослая! Конечно, иногда и покапризничает, не без этого, но бедной малышке так досталось… Всю семью потеряла: и родители, и братья с сестрами, и дядья с тетками, и кузены – все сосланы, все до одного!.. Семья печатников, вроде бы так. Похоже, напечатали чего-то неположенное, а там с этим шутки плохи. Прямо чудо, как это ее упустили… Ее фамилие? Дийё. Нет-нет, пишется не «Дьё», как «бог», а «Дийё» – «и», а потом «й»